— Если твоя жена права, думаю, мне надо с ним поговорить, —
заметил Эдди. — Выслушать его историю.
— О, у деда много историй, это точно. С полтысячи! Беда в
том, что в большинстве своем они лживы с первого слова, да он их еще и путает.
Опять же, в последние годы он потерял последние три зуба, так что зачастую
разобрать его слова — задача не из простых. Скорее всего, из его рассказа ты
ничего не поймешь. Но я желаю тебе удачи, Эдди из Нью-Йорка.
— Да что такого он тебе сделал, Тиан?
— Речь о том, что он сделал не мне, а моему отцу. Но это
длинная история, которая не имеет никакого отношения к нашему делу. Забудь об
этом.
— Нет, это ты забудь, — Эдди остановился.
Тиан в удивлении уставился на него. Эдди кивнул, без тени
улыбки. Мол, ты меня слышал. Ему было двадцать пять, на год больше, чем
Катберту Оллгуду в его последний день на Иерихонском холме, но в сумеречном,
вечернем свете он мог сойти и за пятидесятилетнего. Ответственность старила.
— Если он видел мертвого Волка, нам необходимо разговорить
его.
— Я не уверен, что из этого будет толк, Эдди.
— Да, конечно, но, думаю, ты меня понял. Если ты и затаил на
него зло, забудь об этом. Когда мы разберемся с Волками, можешь затолкать его в
горящий камин или сбросить с крыши, я разрешаю. Но пока держи свои обиды при
себе. Договорились?
Тиан кивнул. Постоял, засунув руки в карманы, глядя на
доставляющее ему столько хлопот северное поле, которое он называл Сучьим сыном.
На лице читались и тревога, и жадность.
— Ты думаешь, история об убитом Волке — выдумка? Если да, я
не буду тратить времени.
— Этой я склонен верить больше, чем любой другой, — с
неохотой ответил Тиан.
— Почему?
— Ну, он рассказывает ее с того момента, как я начал
понимать смысл слов, и она практически не меняется. И потом… — он скрипнул
зубами. — Мой дед никогда ничего не боялся. Если кому хватило мужества пойти на
Восточную дорогу и сразиться с Волками, не говоря уж о том, чтобы убедить
других пойти с ним, я бы поставил все свои деньги на Хайми Джеффордса. Он из
тех, кто может убедить человека сунуть голову в пасть горной кошке. У меня
ощущение, что твой старший такой же. Или я не прав?
Эдди вспомнил, что он делал по указаниям Роланда, и кивнул.
Стрелок умел убеждать людей бросаться грудью на амбразуру. Эдди не сомневался,
что прежние друзья Роланда с ним бы согласились.
— Ага, — Тиан вновь повернулся к полю. — Если вы хотите
что-то выудить из старика, я советую поговорить с ним после ужина. После того,
как он поест и выпьет полпинты грэфа, у него часто наступает просветление. И
постарайся, чтобы твоя жена сидела рядом, чтобы он смог таращиться на нее.
Полагаю, будь он помоложе, он бы не только таращился, — Тиан опять помрачнел.
Эдди хлопнул его по плечу.
— Он давно уже не молод. В отличие от тебя. Так что,
радуйся, хорошо?
— Ага, — Тиан попытался прогнать грусть. — Что ты думаешь о
моем поле, стрелок? В следующем году я собираюсь посадить на нем мадригал.
Желтое растение, которое ты видел у нас на огороде.
Эдди подумал, что ничего путного от этого поля ждать не
приходиться. И он подозревал, что глубоко в душе Тиан придерживается того же
мнения: никто не называет поле Сучьим сыном, если надеется, что оно
отблагодарит тебя за вложенный труд. Но очень уж знакомым было выражение лица
Тиана. Такое же читалось на лице Генри, когда они отправлялись за товаром. На
этот раз он будет лучшим, самым лучшим. «Китайский белый», а не «Мексиканский
бурый», от которого болела голова и расстраивался желудок. Их ждал приход,
какого никогда не было, а уж потом, поблаженствовав с неделю, они поставили бы
крест на наркотиках. Таковым было кредо Генри, вот и сейчас рядом с ним мог
стоять Генри, говоря ему, какая отличная сельскохозяйственная культура
мадригал, и как в следующую жатву он будет смеяться над людьми, убеждавшими
его, что так далеко на севере мадригал не вызревает. А потом он прикупит поле
Хью Аксельма на той стороне холма, наймет пару людей, и земля будет золотиться
до самого горизонта… да чего там, он, возможно, откажется от риса и полностью
сосредоточится на мадригале.
Эдди обвел взглядом поле, вспаханное меньше чем наполовину.
— Похоже, со вспашкой у тебя не ладится. Тут надо быть
чертовски осторожным с мулами.
Тиан хохотнул.
— Я бы никогда не рискнул пахать здесь на муле, Эдди.
— Тогда…
— Плуг тянет моя сестра.
У Эдди отпала челюсть.
— Ты дуришь мне голову?
— Отнюдь. Я бы пахал на Зале, он больше, ты сам видел, и
сильнее, но голова у него совсем пустая. Он ничего не понимает. Я пытался.
Эдди качал головой, не в силах поверить услышанному. Их тени
далеко протянулись по бугристой земле, заросшей сорняками и травой.
— Но… она же твоя сестра?
— Ага, а что еще ей делать целый день? Сидеть у ворот амбара
и считать кур? Спать все больше и больше и подниматься лишь для того, чтобы
есть картошку с подливой? Так даже лучше, поверь мне. Она не возражает. Трудно
удержать ее на прямой, когда каждые восемь или десять шагов встречаются валун
или нора, но она тянет, как дьявол, и смеется, как полоумная.
Что убедило Эдди, так это абсолютная уверенность Тиана в
собственной правоте. Он и не думал оправдываться.
— Слушай, а почему не использовать на пахоте Энди. Готов
спорить, у него получилось бы лучше, чем у тебя. Вам не приходила в голову
мысль о том, что его надо заставить работать. Он мог бы пахать, рыть колодцы,
поднимать бревна на стройке. И на нем можно сэкономить картошку с подливой, —
он вновь хлопнул Тиана по плечу. — Как же вы проглядели такого ценного
работника?
Губы Тиана дрогнули.
— Мечтать не вредно, все так.
— Не сработало, значит? Вернее, он не захотел работать.
— Что-то он делает, но не пашет и не роет колодцы. Если
попросить его об этом, спрашивает пароль. А если пароль ты ему не называешь,
спрашивает, не хочешь ли ты предпринять вторую попытку. А потом…
— А потом говорит, что тебе не повезло. Из-за директивы
Девятнадцать.
— Если ты знаешь, чего задаешь эти вопросы?
— Я знаю, он так себя ведет, если интересуешься Волками,
потому что спросил его о них. Я понятия не имел, что директива Девятнадцать
распространяется и на физический труд.
