Я положила трубку. Он же ничего мне не сказал. Я так и не знаю, что случилось. Я опять пошла на террасу, предупредив сперва Фриса, что к ленчу, кроме нас с Максимом, будет двое гостей.
Время тянулось невыносимо долго. Бесконечно. Я поднялась к себе и надела более легкое платье. Снова спустилась. Пошла в гостиную и уселась в кресло. Я ждала. Без пяти час на подъездной аллее зашуршали шины, затем в холле раздались голоса. Я пригладила перед зеркалом волосы. Я была очень бледная. Я потерла щеки, чтобы они порозовели, и встала встретить их. Вошел Максим, за ним — Фрэнк и полковник Джулиан. Я вспомнила, что на балу он был одет под Кромвеля. Сейчас он казался каким-то съежившимся, куда меньше — во всех отношениях.
— Здравствуйте, — сказал он. Он говорил негромко, серьезно, как врач.
— Скажи Фрису, чтобы он подал нам херес. Я пойду вымою руки.
— Я тоже, — сказал Фрэнк.
Но я не успела позвонить. Фрис уже нес херес. Полковник Джулиан пить не стал. Я взяла рюмку, чтобы было что держать в руках. Полковник Джулиан подошел ко мне, стал рядом у окна.
— Весьма прискорбная история, миссис де Уинтер, — мягко сказал он. — Я так вам сочувствую, вам и вашему супругу.
— Спасибо, — сказала я. И поднесла к губам рюмку с хересом. Затем быстро поставила ее обратно на стол. Я испугалась, что полковник заметит, как дрожит у меня рука.
— Самое неприятное то, что ваш супруг опознал то, первое тело год назад, — сказал полковник.
— Я не вполне вас понимаю.
— Так вы не слышали, значит, о том, что мы нашли сегодня утром? — сказал он.
— Я знаю, что в каюте лежало тело. Водолаз нашел какое-то тело, да?
— Да, — сказал он. Затем, оглянувшись через плечо в холл: — Боюсь, это она; в этом нет никаких сомнений, — сказал он, понизив голос. — Я не хочу вдаваться в подробности, но там было достаточно данных, чтобы ваш супруг и доктор Филлипс опознали ее.
Он вдруг замолчал и отошел от меня. В комнату вернулись Максим с Фрэнком.
— Ленч готов, прошу к столу, — сказал Максим.
Я первая вышла в холл. Сердце, оцепеневшее, тяжелое, камнем лежало в груди. Полковник сел справа от меня, Фрэнк слева. Я не глядела на Максима, Фрис и Роберт внесли первую перемену. Мы говорили о погоде.
— В «Таймсе» писали, что в Лондоне было больше двадцати семи градусов, — сказал полковник Джулиан.
— Неужели? — сказала я.
— Да. Должно быть, ужасно для бедняг, которые не могут выехать за город.
— О да!
— В Париже бывает еще жарче, чем в Лондоне, — сказал Фрэнк. — Помню, я провел как-то в Париже дня три в середине августа. Было невозможно спать. Во всем городе — ни глотка свежего воздуха. Градусник показывал тридцать два градуса.
— Ну, эти французы ведь спят с закрытыми окнами, да? — сказал полковник Джулиан.
— Не знаю, — сказал Фрэнк. — Я останавливался в отеле. Там останавливаются в основном американцы.
— Вы, конечно, хорошо знаете Францию, миссис де Уинтер? — спросил полковник Джулиан.
— О нет, не очень, — сказала я.
— Да? А я почему-то думал, что вы прожили там много лет.
— Нет, — сказала я.
— Она жила в Монте-Карло, когда я встретил ее, — сказал Максим. — Но ведь Монте-Карло не Франция, не так ли?
— Пожалуй, нет, — сказал полковник. — Там, верно, встретишь людей со всего света? Говорят, побережье очень красиво.
— Очень, — сказала я.
— Не такое суровое и дикое, как здесь? А все равно, я знаю, какое из двух я бы выбрал. Если хочешь как следует обосноваться, лучше Англии места нет. Только здесь, у нас, чувствуешь твердую почву под ногами.
— Возможно, французы говорят то же самое в отношении Франции.
— О, без сомнения, — сказал полковник Джулиан.
Несколько минут мы ели молча. У меня за стулом стоял Фрис. Мы все думали об одном, но из-за Фриса должны были разыгрывать этот фарс. Фрис наверняка думал о том же. Насколько все было бы проще, если бы, отбросив условности, мы включили бы его в общий разговор, если ему было что сказать. Вошел Роберт с напитками. Подали вторую перемену. Миссис Дэнверс не забыла о моем пожелании. Все было горячее. В горшочках. Что-то из мяса под грибным соусом.
— Все были в восторге от вашего костюмированного бала, — сказал полковник.
— Я очень рада.
— Такие вещи приносят огромную пользу графству, — сказал он.
— Да, вероятно.
— Всем человеческим особям, по-видимому, присуще это инстинктивное желание рядиться, изменять свою внешность какой-либо личиной.
— Значит, я какая-то иная особь, — сказал Максим.
— Я полагаю, желание выглядеть иначе, чем всегда, только естественно, — сказал полковник. — Все мы в чем-то остаемся детьми.
Интересно, какое удовольствие он получил, переодевшись Кромвелем, подумала я. На балу я его почти не видела. Весь вечер он просидел в кабинете, играя в бридж.
— Вы не играете в гольф, миссис де Уинтер? — спросил полковник.
— Нет, к сожалению, нет.
— Вам следует научиться, — сказал он. — Моя старшая очень им увлекается, но здесь так мало молодежи, ей не с кем играть. Я подарил ей на день рождения небольшую машину, и она ездит на северное побережье чуть не каждый день. Все-таки занятие.
— Как мило.
— Ей бы следовало родиться мальчиком, — сказал он. — А сын совсем другой. В спортивных играх от него никакого толку. Ему лишь бы стишки кропать. Но я надеюсь, с годами это пройдет.
— Да, конечно, — сказал Фрэнк. — В его возрасте я тоже писал стихи. Жуткую чепуху. Я давно это бросил.
— Надеюсь, — сказал Максим.
— Не представляю, откуда это у него, — сказал полковник Джулиан, — уж никак не от меня и не от матери.
Снова наступило долгое молчание. Полковник положил себе из горшочка добавку.
— Миссис Лейси прекрасно выглядела позавчера, — сказал он.
— Да, — подтвердила я.
— Она, как всегда, запуталась в своем костюме, — сказал Максим.
— Эти восточные одеяния чертовски трудно носить, — сказал полковник Джулиан, — но знаете, говорят, что они куда удобней и прохладней всего того, что вы, дамы, надеваете здесь, в Англии.
— Подумать только! — сказала я.
— Да, так там говорят. По-видимому, все эти свободные складки отражают солнечные лучи.
— Как любопытно, — сказал Фрэнк.
— Я знаю Дальний Восток. Я провел пять лет в Китае. Затем в Сингапуре.
— Это там, где делают кари? — спросила я.
— Да, нас угощали очень вкусным кари в Сингапуре.
