А думал он о Ваньке. Никак не мог отделаться от этих
мыслей. Постоянно крутилось в голове - как он, ждёт ли, а вдруг сильно
расстроился из-за того, что он не появляется?
А больше всего волновало то, что же Ксения ему
сказала?
Илья никак не мог успокоиться, места себе по этому
поводу не находил.
После свадебного путешествия разъехались со Светой в
разные стороны. Ему нужно было возвращаться в Москву, заниматься расширением
производства и новой коллекцией, наверное, самой важной за всё время
существования "Эстель", а Света улетела в Париж, её ждали магазины.
Кстати, разъехались, чувствуя довольство друг другом. Долго целовались,
прощаясь в аэропорту. Улыбались, держались за руки и о чём-то договаривались,
давали какие-то обещания...
Они стали очень правильной семейной парой, всё как
мечтала Света. Чему способствовали не слишком частые встречи. Возможно, это и
есть залог счастливой супружеской жизни? Пока друг друга не видишь,
соответственно и ругаться возможности не имеешь. Они жили за тысячи километров
друг от друга, постоянные перелёты, встречи-расставания, несколько дней вместе,
светские вечера, деловые ужины, супружеский секс по откатанной давно программе
- и оревуар, дорогая, позвоню из Москвы. Очень удобно.
Да и не было у него в тот момент ни на что и ни на
кого сил и времени. И если бы Света была постоянно рядом, мешала ему
сосредоточиться, ещё неизвестно, как бы всё повернулось. А так они стали для
всех идеальной парой, улыбчивой и счастливой.
А жизнь в то же время не стояла на месте, набирала
обороты. Подписали контракт, представили новую коллекцию в Париже и Москве, о
"Эстель" писали газеты, Говорова приглашали на телевидение, Илья
начал всерьёз подумывать о расширении производства, в этом уже ощущалась
необходимость.
Он не знал чего ещё пожелать. Всё шло настолько
хорошо, приносило такие результаты, о которых он совсем недавно и мечтать не
смел. Он был доволен, гордился собой, отмахиваясь от страданий, от которых не
было абсолютно никакого толка. С головой погрузился в работу. Старался не
думать ни о чём, что могло бы его смутить или сбить с пути, да и некогда было,
и чрезмерная занятость и сумасшедший график работы приносили облегчение и хоть
какое-то успокоение.
Илья старался не думать о Ксении. Каждый раз, как
всплывало её имя, даже случайно, его словно кипятком изнутри ошпаривало. Он
начинал суетиться, нервничать и ненавидеть себя за то, что позволил ей
зацепиться за его душу. Эта заноза сидела где-то глубоко и не давала покоя,
зудела и ныла. Говоров старался всё переводить на Ваньку, подолгу смотрел на
его фотографию, а потом уменьшил её, и стал носить с собой в бумажнике. Вот по
мальчику он на самом деле скучал и не скрывал этого. В такие моменты Москва
Илье казалась очень маленькой и тесной. Было непонятно, как они со Степновой не
пересеклись ни разу за эти месяцы. Скорее всего, подсознательно избегали этого,
хотя были тысячи возможностей увидеться.
Первое время Илья сильно мучился из-за всего
произошедшего. Он пообещал Свете быть честным мужем, обещал стараться, но
иногда было очень сложно удержаться... и не позвонить Ксении, не поехать к ней,
снова не потерять голову.
Было безумно обидно за Ваньку. Обидно, что из-за их
странных и нелепых, неумелых игр с его мамой, больше всех пострадал именно он,
маленький и несмышленый, и никто его от этого защитить не смог. Что уж тут
скрывать, он любил этого мальчишку и очень не хотел причинить ему боль. Но с
задачей этой не справился.
Как оказалось, он со многими вещами в этой жизни
справиться не мог.
Но время было неумолимо, и в один не совсем
прекрасный день, Илья вдруг понял, что уже не так больно. И противно за себя не
так сильно, и угрызения совести заметно притихли. Вспоминать по-прежнему было
печально, но ведь можно было и не вспоминать, уже появился выбор. Он продолжал
бережно хранить Ванькину фотографию, но к тому моменту пришла уверенность, что,
скорее всего он там, в "их жизни", уже не столь сильно и нужен.
Прошло время, раны затянулись, и бередить их было совсем ни к чему. Да и Ваньке
такие встряски вряд ли будут полезны.
Вот так каждый и остался при своих.
Илье хотелось вспоминать о самых ярких моментах своей
жизни с теплотой, но всё равно получалось с горечью. С потаённой, но горечь
неизменно вылезала, хотя Илья этого искренне не хотел.
Но успокоение, пусть понемногу, но приходило. Время
шло, и Говоров загонял все, мучавшие его воспоминания, всё глубже в себя, и
даже научился с этим жить. Научился справляться, с накатывающей приступами
тоской и неудовлетворенностью. К тому же, кроме его воспоминаний и фотографии в
бумажнике, ничего и не осталось. Его квартира, с полюбившимся видом из окна,
была давно продана. Машина, спорткар, который он так любил, тоже. Ему на смену
пришёл солидного вида чёрный Lexus.
Дверь в маленький кабинет по соседству заколотил...
Шутка, конечно. Ничего он не заколачивал. Просто со
временем маленькая комнатушка превратилась в нечто вроде кладовки, заваленной
бумагами, ненужными документами, какими-то вещами и папками с фотографиями
образцов и мимолетных идей дизайнеров. Зато Говоров, наконец, перестал в
ожидании смотреть на эту дверь. Ждать больше было некого.
Конечно, притворяться было глупо, но он притворялся,
и все вокруг притворялись. Илья встречался с Сазоновой по работе, они улыбались
друг другу, делились новостями, но Говоров так ни разу и не решился спросить у
неё про Ксению, и она сама ничего не рассказывала. А ведь Лена всё про неё
знала, каждый день Ксюшу видела, дружила с ней... Иногда Илья чувствовал
безумное раздражение по этому поводу, но поделать ничего не мог. Сжимал кулаки
и продолжал улыбаться и жить дальше, постепенно отгораживаясь от воспоминаний,
забывая.
Они даже в обществе не встречались. Илья подозревал,
что это не случайно. Когда ему приходилось бывать на вечеринках и различных
презентациях, и Говоров видел в толпе Сазонову, невольно начинал высматривать
Ксению, но так ни разу и не встретил её. Она была где-то рядом, но её не было.
Призрак, мираж. Она стала прошлым. Приятным, трогательным, желанным, но
прошлым. Наверное, Илья даже мог похвастать тем, что в его жизни было то
прекрасное безумие. Что он знает, каково это, когда тебе не хватает воздуха,
бешено стучит сердце, трясутся руки, когда Он прикасается к Ней, к самой
желанной... Как голос пропадает, когда её имя слетает с губ...
В этом месте Говоров обычно запрещал себе продолжать
думать в этом направлении...
Недостатка в женщинах у него никогда не было, он
славился своей любовью к слабому полу. Любил завистливые взгляды окружающих,
любил быть у всех на виду, крутил скандальные романы, а с ума сошёл от
скромницы в скучном костюме. Она заставила его потерять голову. А ведь раньше
этого никому не удавалось от него добиться, даже самым опытным и
соблазнительным его подругам.
Он скучал по тому времени, что провёл рядом с Ксенией
и Ванькой. Вместе с ними ушла острота чувств, трогательность и трепет. Что
такое трепет, он и узнал-то только рядом с Ксенией Степновой. Когда смотрел на
неё и понимал, что не просто смотрит, а любуется. Не на что-то конкретно, не на
красоту, а на неё саму, настоящую, просто его Ксюшу. Когда не хватало дыхания,
глядя на то, как она порой обиженно дула губы или краснела от какого-то его
слова, закусывала пухлую губку, от её невинно-непонимающе-смущённых взглядов,
мягкой улыбки... смелых и дерзких прикосновений, соблазнительных поцелуев, от
которых на самом деле кружилась голова.
