Я тоже смог пережить это зрелище только благодаря тому, что начал действовать. Улики! Здесь должны остаться следы, говорящие о многом. Конечно, мы знали, чьих рук это дело, но остальное…
Плоть была еще свежей: жертву убили совсем недавно. Отсечение конечностей производилось грубо и указывало на руку скорее жестокого дикаря, чем жреца науки. Кровь пропитала обивку кресла и протекла на ковер. На столе крови было немного, специально, чтобы усилить впечатление, ее не разбрызгивали. При свете лампы я проследил кровавые пятна до подоконника, где, как и полагал, обнаружил грязь и прочие признаки вторжения. Распахнув оконную раму, я направил свет лампы вниз, во двор — ничего.
Потом я поглядел, нет ли крови на листьях кустов: тоже ничего. Похоже, он распаковал торс только у меня дома. Я почувствовал некоторое облегчение. Безусловно, утешение слабое, но, поскольку кровавый след не вел к моему дому, он не мог привести сюда ищеек Эбберлайна или самого инспектора. Из этого я понял: Тамблти искал не возможности повесить на меня свои преступления — скорее он добивался моей сопричастности, моего содействия в выполнении своего плана. Все это подтверждало его способность планировать. Как мы и предполагали, чего со страхом ждали.
Спустя некоторое время — около четырех часов тому назад — Кейн побудил меня к дальнейшим действиям. Скоро мы выскользнули из дома № 17, чтобы осуществить задуманное. В спущенной с чердака старой детской коляске Ноэля мы отвезли торс к Темзе и сбросили в реку.
— Я отомщу, — сказал Кейн, отправив останки несчастной женщины в воду.
Он имел в виду, что отомстит тому, кто это сделал.
(Вопрос. Почему, почему мы не привязали груз к трупу, чтобы никто больше не видел этого ужасного зрелища?)
На обратном пути мы хранили молчание. Я прислушивался, ожидая зова, но его не последовало.
Мы выскребли и отмыли столовую, как смогли, но результат все равно был далеко не удовлетворительный. Чтобы не осталось никаких следов, нужно было заменить ковры и прочее убранство, о чем собрался позаботиться вновь обретший решительность Кейн. (На заметку. Надо будет написать Флоренс, что ее ожидает сюрприз, поэтому их с Ноэлем приезд придется немного отложить.) Сегодня мы оповестим о случившемся Сперанцу, хотя оба полагаем, что она предложит снова вызвать Сета, снова разозлить Тамблти в надежде поймать его в ловушку. Таков, конечно, будет наш план. Это будет наше искупление.
Сейчас я закончил записи и встал из-за стола, чтобы последовать примеру Кейна и прилечь ненадолго.
[210]
Мсье Стокер и мсье Кейн!
Неужели вы хотели разделить меня с ним при помощи завываний леди Уайльд? Глупцы! Из-за вашего безрассудства выпотрошена еще одна потаскуха, только и всего. Я сделал это для вас, мистер Стокер, — Томми и без того легко напугать. Вы ведь напуганы, мистер Стокер? Разве вы не хватаетесь невольно рукой за сердце? Ну не бойтесь вы так, ваше сердце я оставлю в покое, если вы докажете, что оно того стоит. Это относится и к Томми. Да и к леди Уайльд тоже. В Дублин или Кесуик
[211]
я наведываться не собираюсь.
Так повелевает Сет. И так я забавляюсь сейчас в Лондоне, наблюдая за вами, ожидая вашего следующего шага и потехи ради потроша потаскух. Вы можете положить этому конец, Стокер, как положили начало с помощью магии, вызвавшей меня, чтобы убивать и спастись. Вы хотите прекратить это, Стокер? Тогда призовите меня к весам Маат, чтобы положить сердца на их чашу, но если посмеете призвать меня по ДРУГОМУ поводу, я буду резать, резать и резать. И не воображайте, джентльмены, будто сами вы в полной безопасности.
Ваши сердца тоже могут быть вырваны для взвешивания, если Сет повелит или позволит это. Шутить со мной опасно. Пока мужчины мне не нужны, но, если они понадобятся, я найду себе жертву или возьму еще одну шлюху. Я буду делать то, что мне будет велено. Это он, нет, это я спасаю вас, но не вздумайте встать между нами снова. Я зарежу и выпотрошу вас обоих, как обещал ЕМУ, и Сет говорит, что я могу это сделать. И я воспользуюсь вашим ножом, мистер Стокер, который так удобно ложится в мою руку.
Стоит вам призвать МЕНЯ снова с любой ИНОЙ целью, кроме взвешивания, и мы станем резать и потрошить, и Сет откликнется на мое желание и позволит мне взять в руку три ваших никчемных сердца, как…
[212]
Письмо
Брэм Стокер — Торнли Стокеру
Понедельник, 17 сентября 1888 года
Конфиденциально
Дражайший брат!
Первым делом прошу тебя не рассказывать Флоренс о том, что я тебе написал. Хочу дать тебе знать о положении дел здесь, и, когда ты прочтешь это письмо, ты, несомненно, отнесешься к моей просьбе с пониманием и одобрением. Никто, кроме К., Си. и меня самого, не знает, что я доверился тебе, Торнли, ибо считаю тебя четвертым членом нашего нерушимого сообщества. Никто и не должен об этом знать.
Однако весточку о Ноэле мне пришли, да и об Эмили тоже. Но будь готов к тому, чтобы рассказать мне все при встрече. Правда, Торнли, собирай чемодан и держи его наготове: скоро ты можешь понадобиться здесь, где все оборачивается настоящим адом.
Ты, наверно, помнишь того одержимого американца, Тамблти. Так вот, Фрэнсис Дж. Тамблти проявил себя снова. Он продемонстрировал свою адскую работу, учинив кровавый кошмар прямо в нашем доме. В прошлую пятницу он притащил в дом № 17 тело женщины (надежно упакованное), хотя после всех совершенных им зверств это трудно назвать телом. Я говорил тебе в Дублине, что он делал это и раньше, но теперь обзавелся привычкой еще и оставлять мне послания. Он уже написал мне две весьма странные записки, суть которых в том, что мы, в особенности я (ибо я присутствовал при обряде, когда восстал демон, которым он одержим), нужны ему для исполнения другого древнеегипетского обряда. Чтобы ты понял, о чем речь, я могу лишь сослаться на папирус Ани, а точнее, на те его фрагменты, где речь идет о взвешивании сердец. (Подробнее я расскажу об этом при встрече, Торнли.) Достаточно сказать, что необходимой принадлежностью этого ритуала являются сердца, человеческие сердца, и это не имеет отношения к ужасам Уайтчепела, о которых ты, как и весь мир, недавно услышал.
Не заблуждайся, Торнли. Это жестокое дело, страшное и кровавое, причем кровь, как я опасаюсь, проливается с помощью моего собственного клинка. (И снова: подробнее объясню потом.) Торнли, брат мой, помнишь ли ты, как ребенком я не выносил вида крови? Так вот, оказывается, это чувство никуда не делось, хотя нынче я разве что не купаюсь в ней. Не знаю, как ты и другой братец Стокер делаете операции, право же, не знаю.
[213]
Ты наверняка помнишь, как я вопил и завывал, как дух, предвещающий смерть, когда болел, а дядюшка Уилли подходил к моей постели с ланцетом и пиявками, чтобы пустить кровь.
[214]
Это было так ужасно, что ночные кошмары посещают меня до сих пор. Впрочем, сейчас кошмары железной пятой попрали мои дни, не говоря уже о ночах, ибо я не могу спать, совсем не могу, по крайней мере без помощи тех вызывающих привыкание средств, насчет которых ты меня давно предостерегал.
