Стол. Солидный, с круглой шестифутовой столешницей из красного дерева, скользкой от крови, стекающей на пол и расплывающейся красными пятнами по синему ковру. Оказавшись рядом, я смог различить среди крови куски внутренних органов, а также то, что столешница вся изрезана ножом.
О результатах своих наблюдений я поведал Кейну, причем мой бедный Ватсон ухитрился не только сохранить сознание, но и, указав на стоявший под столом черный саквояж, спросить:
— А это что еще за чертовщина?
И правда: что за чертовщина?
— Торнли, — произнес я, присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть саквояж.
Поскольку Кейн прикрывал рот платком, чтобы не чувствовать запаха крови — запаха одержимости, я уверен, он не ощущал, — он приглушенно спросил:
— Торнли? Твой брат? О чем ты говоришь, Брэм?
— У Торнли есть такой же чемоданчик. Если я не ошибаюсь, это докторский саквояж с набором хирургических инструментов.
Вытолкнув носком башмака саквояж на свет, я наклонился, открыл его и принялся извлекать разного рода ножи.
[172]
Ножи — от тесаков до более тонких, предназначенных для нарезки филе, — были в крови, и засохшей, и свежей. Были там и хирургические ножницы, и ампутационные пилы, короче говоря, орудия вскрытия.
— Что вообще он делает с этими… инструментами?
По правде говоря, я не могу вспомнить, а потому и написать здесь, кто именно задал этот вопрос, но зато точно помню, что никто из нас не ответил. Ответ был начертан кровью. Когда я смотрел на инструменты, до моего слуха донеслось:
«Сто-кер, Сто-кер».
— Кейн! — окликнул я своего приятеля, который стоял, прижимая одной рукой ко рту платок, а другой схватившись за сердце, словно боясь его лишиться. — Кейн, ты это слышишь?
— Что?
— Да слушай же, — буркнул я, когда имя, мое имя прозвучало снова. Ближе? Громче?
— Ох, Кейн, ну неужели ты ничего не слышишь?
Он поклялся, что нет, а я не решался растолковать ему, что слышу сам, чтобы Кейн не запаниковал. Но я не собирался ждать и выяснять, значит ли это, что Тамблти вернулся в Альберт-Мэншнз.
— Идем, — сказал я. — Немедленно.
Кейн, хотя и горел желанием убраться отсюда, покинуть свою квартиру раз и навсегда, все же спросил меня:
— Почему немедленно? Что ты слышал? И что ты сказал насчет запаха?
Однако я пресек эти расспросы, решительно заявив:
— Ступай, скажи хозяйке, что вернешься через несколько дней, и пусть она не заходит в твою квартиру, решительно дай ей это понять. Но попроси, если кто-то к тебе наведается, пусть она немедленно направит посыльного на Сент-Леонардс-террас.
— Могу я спросить у нее, кто здесь побывал?
— Кейн, мы знаем, кто здесь побывал, слишком хорошо знаем. И у меня есть основание полагать, что твоя домовладелица его не видела.
«…что я могу становиться невидимым и непонятым…»
— Но она обязана следить за всеми ключами, Брэм. Должен же был Тамблти каким-то образом заполучить ключ, иначе как же он?..
— То, что он здесь бывает, — непреложный факт. Я думаю, те немногие ответы, которые мы можем получить у домовладелицы, не стоят риска пробудить в ней любопытство и подозрительность. Помни, Кейн, мы должны обезопасить это место. В конце концов, оно твое.
И, чтобы он лучше понял сказанное, я добавил:
— Это личная квартира Томаса Генри Холла Кейна.
И мне подумалось, что слово «скандал» не может описать возможных последствий полностью. Тут больше подошло бы слово «катастрофа».
— Более того, — добавил я, — создается впечатление, что Тамблти не нуждается в ключах, чтобы проникать туда, куда ему надо.
Когда Кейн поднял брови, мне пришлось пояснить:
— Доказательств у меня нет, по крайней мере сейчас, однако достаточно сказать, что в свое время он, не имея ключа, каким-то образом пробирался в «Лицеум». Это он может делать и сейчас.
Данное обстоятельство меня отнюдь не воодушевляло: ведь теперь, когда мы обнаружили и спугнули его в Альберт-Мэншнз, закрытый на лето «Лицеум» представлялся самым подходящим для него логовом. Никто не станет искать его там сейчас, и о его возвращении в Лондон заставит Кейна запереться в замке и, таким образом, предоставить свою холостяцкую квартиру в его распоряжение. Но как он узнал о квартире, естественным или сверхъестественным путем? И если последнее?..
Я гадал об этом, когда услышал его снова:
«Сто-кер, Сто-кер».
— Что это, Брэм?
— Пойдем, — сказал я. — Давай запрем дверь и уберемся.
Что мы и сделали. Я взял с собой черный саквояж Тамблти с его мясницкими орудиями. Я понятия не имел, что буду с ними делать, но, зная, что с ними делает он, считал своим долгом забрать у него ножи и тем самым по возможности затруднить его кровавую работу.
Мы ехали в кебе и уже находились на полпути к дому, когда я вдруг понял, что Кейн ко мне обращается. Я был настолько поглощен тем, что слышал или, наоборот, с огромным облегчением не слышал свое, повторяемое нараспев имя, что отвлекся от всего прочего.
Пришлось извиниться.
— Я просто говорил, что должен немедленно оставить квартиру и поселиться где-нибудь в другом месте…
— Ничего подобного ты не сделаешь, — отрезал я.
— Прошу прощения, Брэм, но если я…
— Думаю, эти комнаты еще некоторое время должны оставаться за тобой.
Я выразительно посмотрел на Кейна, проверяя, понял ли он смысл сказанного.
— Да, полагаю, квартира еще не готова к сдаче, — кивнул он.
— Вот именно!
— И полагаю, мы должны избегать ненужного риска, пока со всеми этими инфернальными делами не будет покончено. Я имею в виду — никаких резких движений… Но как поступить с квартирой, Брэм?
Мы не можем ни вызвать полицию, ни оставить все как есть. И я не вернусь, не могу туда вернуться.
— Нет, нет, — заявил я. — Не мы, конечно, кто-нибудь другой должен привести помещение в порядок, прежде чем кто-либо кроме нас увидит его в нынешнем состоянии. Иначе на тебя падет подозрение.
— Да, да, ты совершенно прав. Кто нам нужен, так это толковая уборщица, такая, чтоб на все руки…
— Да никакая прислуга не возьмется за такое, будь она сто раз «на все руки». Кто нам нужен, так это женщина осмотрительная, но находящаяся в затруднительном положении.
