С отвисшей челюстью наблюдал я за тем, как движется женщина, но когда мои мысли обратились от Оскара и слуг к констеблям — ведь это была, несомненно, посторонняя! — и я обернулся, то оказалось, что нахожусь в прихожей один: Оскар и слуги куда-то подевались. Выходило, что Женщина в Черном тоже скрылась в верхних помещениях дома № 1. Что мне было делать? Выбор у меня был невелик, потому что я никогда бы не решился подняться по этой лестнице без приглашения и сопровождения, и, более того, мне следовало через четверть часа, не позднее, вернуться обратно в Замок. Итак, с Еврипидом и Бардом под мышкой я удалился, но когда зашел к ним через два дня, снова в полдень, я опять увидел гостью, одетую в черное. Она вошла и безмолвно направилась вверх по лестнице, пока я смотрел на нее, не отрывая взгляда.
Мое удивление медленно уступило место подозрению, ибо я был еще зелен и неискушен. На самом деле мои подозрения подтвердились лишь несколько лет спустя, когда мы с Оскаром встретились, чтобы за бокалом вина оставить позади историю с Флоренс. Только тогда у нас зашла речь о Женщине в Черном. Разговор об этом, конечно, первым завел я, и должен признаться, что к удовлетворенному любопытству примешивалось огорчение, ибо мне пришлось узнать, чего стоила леди Уайльд ее любовь.
Женщиной в Черном была, конечно, последняя и предпочтенная леди Уайльд любовница сэра Уильяма. И каждое утро его медленного нисхождения в смерть она приходила в дом № 1, всегда в черном, всегда под вуалью, и садилась рядом со своим любовником. Оскар утверждал, что его мать была решительно не способна на такое вульгарное чувство, как ревность, но, я думаю, те мрачные дни стоили ей очень дорого. Ни одна женщина из тысячи не потерпела бы присутствия соперницы у смертного ложа своего мужа, но Сперанца не только пошла на это, но попросила своих сыновей и слуг безропотно сделать то же самое. Зная, что сэр Уильям любил эту женщину, она не могла отказать мужу в счастье, которое дарило ему ее присутствие.
И все же именно она, Сперанца, была дамой сэра Уильяма, а он — ее рыцарем. Мне кажется, она поступила правильно. И к тому же я верю в их любовь, какова бы она ни была. Убежден по собственному опыту: есть только одна правильная позиция, чтобы судить о браке, — изнутри.
Что же касается Оскара, то уж не знаю, усвоил ли он урок благоразумия у матери. Боюсь, что он его лишен и это не доведет его до добра.
Памятная записка
(продолжение)
Как я уже говорил, именно леди Уайльд рассказала мне, что ты, Кейн, приехал в Лондон в качестве нового секретаря Россетти.
Шел август 1881 года, и поводом для объявления этого известия послужило возобновление леди Уайльд ее субботних дневных приемов, или, как она их называла, conversazioni,
[58]
которые были столь популярны в Дублине. Конечно, ее салону в Лондоне требовалось некоторое время, чтобы приобрести подобную популярность.
[59]
Я постучался в дверь дома № 146 на Окли-стрит, поскольку колокольчик был сломан. Ирландка Бетти появилась незамедлительно, прищурилась и от своего имени извинилась за полумрак внутри.
— Знаете ведь, что леди любит обращать дневной свет в свет свечей. Ступайте за мной, — сказала она, после чего я проследовал в салон по коридорам с низким потолком, обшитым темными панелями.
Войдя, я увидел, что комнаты леди Уайльд набиты до отказа. Не сколько человек сидело на лестнице. Другие толпились вокруг. Стоя в тени, я услышал, как меня снова и снова окликают по имени, и стал проталкиваться туда, где сидела леди Уайльд.
[60]
— Мистер Брэм Стокер, — прозвучало обычное приветствие.
— Леди Уайльд, — произнес я, низко поклонившись.
— Скажите нам, — промолвила она, с легкостью употребляя монаршее «мы», — как поживает миссис Стокер в последнее время?
— С ней все хорошо, и она передает свои извинения.
— Ее извинения приняты, как всегда.
[61]
Я кивнул:
— Вы, миледи, выглядите воистину замечательно.
Она действительно была великолепна в одеянии из пурпурного шелка, головном уборе в тон ему и золотых серьгах, которые свисали до уровня ее многочисленных брошей. Воздух вокруг нее, как всегда, благоухал розами. Когда она протянула руку для поцелуя, на ее запястье зазвенели браслеты.
— Так у меня и вправду все замечательно, — сказала она и, под манив меня поближе, продолжила: — Хотелось, чтобы то же самое можно было сказать о бедной мисс Портер, вон она. Пожалуйста, Брэм окажите услугу. Скажите бедняжке, что оттенки гнилой спаржи и огурца ей совершенно не к лицу. И ей не следует так много говорить. С таким лицом ей лучше молчать, храня серьезную мину.
Она лукаво улыбнулась.
— И я отнюдь не шучу. Если она немедленно не удалится, мне придется переставить свечи. Видите, она крадет свет, который по праву принадлежит баронету рядом с ней?
Сперанца имела в виду свечи в алебастровых подсвечниках с красными ободками. Их розоватого света было явно недостаточно, что давало повод для толков, будто бы стесненные обстоятельства не позволяют леди содержать более одной служанки, упоминавшейся выше немного бестолковой Бетси. Той казалось, что легче держать помещения в темноте, чем содержать их в чистоте. Я, конечно, опровергал эти слухи, привыкнув и раньше видеть Сперанцу в полутьме, и убеждал всех, что леди Уайльд давно избегает естественного освещения.
[62]
Все еще сокрушаясь по поводу внешности мисс Портер, леди Уайльд заметила:
— Ах, будь здесь Ас-кар, он нашел бы, что ей сказать…
