– Она все время жила у тебя в Хюсабю? – тихо спросила Кристин.
– Я не жил в Хюсабю, – коротко сказал Эрленд и снова покраснел. – Я провел почти все лето в Хестнесе.
– Вот какую весть я хотела передать тебе, Эрленд, – сказала Элина. – Тебе уже не надо больше искать пристанища у своих родичей и испытывать их гостеприимство из-за того, что я веду твое хозяйство. Нынче осенью я овдовела.
Эрленд стоял неподвижно.
– Я не просил тебя в прошлом году приезжать и хозяйничать в Хюсабю, – с трудом выговорил он.
– Я узнала, что все пришло у тебя в упадок, – сказала Элина. – А я еще сохранила к тебе столько расположения с прежних лет, Эрленд, чтобы считать себя обязанной позаботиться о твоем благополучии, хотя, видит Бог, ты нехорошо поступил с нашими детьми и со мною!
– Для детей я сделал все, что мог, – сказал Эрленд. – И ты отлично знаешь, что я только из-за них терпел тебя в Хюсабю! Ты, конечно, не станешь утверждать, что приносила этим пользу им или мне, – сказал он, презрительно улыбаясь. – Гиссюр справился бы с хозяйством и без твоей помощи.
– Да, ты всегда так доверялся Гиссюру, – сказала Элина и тихо засмеялась. – Но вот что, Эрленд, отныне я свободна. И если ты хочешь, то можешь теперь исполнить то обещание, что когда-то дал мне.
Эрленд молчал.
– Помнишь ли ту ночь, – спросила Элина, – когда я родила тебе сына? Тогда ты обещал жениться на мне после смерти Сигюрда.
Эрленд провел рукою по мокрым от пота волосам.
– Да, я помню это, – сказал он.
– Сдержишь ты теперь свое слово? – спросила Элина.
– Нет, – сказал Эрленд.
Элина, дочь Орма, взглянула на Кристин, улыбнулась и кивнула головой. Лотом стала смотреть на Эрленда.
– Этому минуло уже шесть лет, Элина! – сказал он. – С того времени мы жили год за годом как два грешника в аду.
– Ну, пожалуй, не только так! – сказала она с прежней улыбкой.
– Прошли годы и годы с тех пор, как между нами было что-нибудь другое! – в изнеможении сказал Эрленд, – Детям это не поможет! Ты знаешь… ты знаешь, что я почти не в силах находиться с тобой в одной горнице, – едва не закричал он.
– Я этого не замечала, когда ты этим летом жил дома, – сказала Элина с многозначительной улыбкой. – Мы бывали тогда и не врагами… иногда!
– Если ты считаешь, что мы были друзьями, то на здоровье! – устало сказал Эрленд.
– Вечно, что ли, вы будете стоять! – проговорила фру Осхильд. Она наложила кашу из котла в две большие деревянные чашки и подала одну из них Кристин. Девушка приняла ее. – Неси ее в горницу! А ты, Ульв, возьми другую. Поставьте их на стол; так или иначе, а ужинать надо!
Кристин и Ульв вышли, неся чашки. Фру Осхильд сказала двум оставшимся:
– Идите и вы, нечего вам тут стоять и лаяться!
– Лучше нам с Элиной договориться друг с другом до конца теперь же, – сказал Эрленд.
Фру Осхильд ничего на это не ответила и ушла.
В горнице Кристин накрыла на стол и принесла из погреба пива. Она сидела на внешней скамейке, прямая, как свеча, со спокойным лицом, – но ничего не ела. Ни у Бьёрна, ни у слуг Эрленда тоже не было особенной охоты есть. Ели только работник Бьёрна и тот слуга, что приехал с Элиной. Фру Осхильд села к столу и поела немного каши. Никто не говорил ни слова.
Спустя долгое время вошла Элина – одна. Фру Осхильд указала ей место между собою и Кристин; Элина села и начала есть. Время от времени по лицу ее пробегала затаенная усмешка, и она косилась в сторону Кристин.
Немного спустя фру Осхильд прошла в поварню. Огонь в очаге почти уже догорел. Эрленд сидел около, на табурете, согнувшись и уронив голову на руки.
Фру Осхильд подошла и положила руку ему на плечо. – Господи прости, Эрленд, как ты довел до этого?..
Эрленд поднял голову; лицо его было обезображено страданием.
– Она беременна, – сказал он и закрыл глаза.
Лицо фру Осхильд вспыхнуло, и она крепко стиснула его плечо.
– Которая из двух? – грубо и презрительно спросила она.
– Но это не мой ребенок, – сказал Эрленд по-прежнему угасшим голосом. – Да ты, конечно, не поверишь мне – наверное, никто не поверит… – И он снова поник.
Фру Осхильд присела на край очага перед Эрлендом.
– Постарайся взять себя в руки, Эрленд! Не так-то легко поверить тебе в этом деле! Клянешься ли ты, что это не твой ребенок?
Эрленд поднял к пей свое измученное лицо.
– Как Бог свят, как я нуждаюсь в его милосердии… как я надеюсь… надеюсь, что Бог утешил мою мать на небесах за все ее страдания на земле, – я не трогал Элины с тех пор, как увидел Кристин в первый раз! – Он громко выкрикнул эти слова, так что фру Осхильд зашикала на него.
– Тогда, мне кажется, это не такое уж большое несчастье. Ты должен узнать, кто отец, и заплатить ему за брак с нею.
– Я думаю, что Гиссюр, сын Арифинна, мой управитель в Хюсабю, – устало сказал Эрленд. Мы говорили с ним об этом прошлой осенью – и позже тоже… Ведь смерть Сигюрда ожидалась уже давно. Он соглашался взять ее в жены, когда она овдовеет, если я дам ей приличное приданое…
– Ну и что же? – сказала фру Осхильд.
– Но она отказывается и клянется, что не хочет его в мужья. Она хочет указать на меня, как на отца ребенка. И если даже я поклянусь, что это не правда, то разве, по-твоему, не подумают, что я даю ложную клятву?..
– Ты должен суметь отговорить ее от этого, – сказала фру Осхильд. – Теперь у тебя нет другого выхода, как ехать с ней завтра же в Хюсабю. И там ты должен проявить всю свою твердость и решимость и устроить этот брак твоего управителя с Элиной!
– Да, – сказал Эрленд и, уронив голову на руки, громко зарыдал:
– Разве ты не понимаешь, тетя?.. Что, по-твоему, подумает Кристин?
Эрленд ночевал в поварне вместе со слугами. В горнице спала Кристин в одной постели с фру Осхильд, а Элина на другой кровати. Бьёрн ушел во двор и улегся в конюшне.
На другое утро Кристин пошла вместе с фру Осхильд в хлев. Потом Осхильд отправилась в поварню, чтобы приготовить завтрак, а Кристин принесла молоко в горницу.
На столе горела свеча. Элина была уже одета и сидела на краю своей кровати. Кристин тихо поздоровалась с нею, принесла миску и стала процеживать в нее молоко.
– Не дашь ли ты мне попить молока? – попросила Элина. Кристин взяла деревянный ковшик и протянула его Элине; та жадно начала пить, глядя на Кристин через край ковша.
– Так ты и есть та самая Кристин, дочь Лавранса, которая отняла у меня дружбу Эрленда? – сказала она, отдавая ковшик назад.
– Вы сами знаете, было ли что отнимать, – отвечала молодая женщина.
