— Не кто-то, а бандиты. Пойдем, — неожиданно
позвал Данила. Мы вышли из дома и направились по аллее. Возле склепа купца
Мордасова мы свернули на асфальтированную тропинку, прошли метров триста, и
Данила сказал:
— Вот, полюбуйся, аллея бандитской славы.
Поначалу не поняв, что он имеет в виду, я внимательнее
пригляделась к памятникам. Вне всякого сомнения, поставлены они были недавно,
хотя могли бы поспорить великолепием со старинными надфобиями. Черные мраморные
кресты в человеческий рост, склоненные ангелы, тяжелые цепи. «Корольков Сергей
Георгиевич», — прочитала я на близлежащем камне, даты указывали, что
скончался он в возрасте двадцати семи лет. Сосед его был еще моложе. Ангел из
белого мрамора безутешно лил слезы, а внизу была выбита надпись: «Спи спокойно,
брат».
— Да, — протянула я, оглядываясь. Насчитала
одиннадцать памятников и увидела почти под самой липой двоих рабочих, они рыли
могилу, другая рядышком уже была готова.
— Креста на вас нет! — крикнул им мой спутник и
погрозил кулаком.
— Что ты орешь? — начал урезонивать его дядька лет
шестидесяти в старой спецовке. — Мы, что ли, виноваты? Начальство
разрешило, а нам что? Где сказали, там и роем.
— Кого хоронить будут? — подходя ближе, спросила
я.
— Кого, — невесело хмыкнул дядька, — дружков,
должно быть. Вон их сколько в землю слегло, наверное, скучают.
— Вы что, газет не читаете? — вступил в разговор
его напарник, мужчина лет тридцати. — У нас два почетных трупа: первого в
машине взорвали, а второго пристрелили в собственной квартире.
— Ничего такого я не слышала, — пробормотала я,
вдруг сообразив, что застреленный, возможно, Турок. — Когда похороны?
— Одного сегодня в час дня хоронить будут, а другого
завтра…
— Как же можно их здесь хоронить? — начал
кипятиться Данила. — Пусть бы себе лежали на новом кладбище, никто бы не
возражал, и даже наоборот. А за что ж им такая честь, чтоб рядом с графьями да
князьями и по соседству с церковью?
— Надоел ты, Данила, — вздохнул молодой. —
Нам от этих похорон ни жарко, ни холодно, всех радостей-то, что по бутылке
дадут. А копать здесь одна морока, не развернешься. В тот раз на жмурика
наткнулись, пришлось левее брать, вышла не могила, а хрен знает что… Сказано
копать, значит, копаем. На то начальство есть. Говорят, у убиенного бабка здесь
лежит, вон там. — Парень ткнул пальцем за свою спину, где за покосившейся
некрашеной оградой из земли без холмика торчал железный крест.
— А где написано, что тут его бабка?' — в два прыжка
достигнув ограды, возопил Данила. — Где? Здесь ни одной буковки. Могила
лет двадцать как брошена, вон заросла вся.
— Значит, по номеру установили. Вот уж бабка сегодня
порадуется, что внучек под боком.
Данила продолжал возражать, рабочие начали злиться, и я с
трудом увела его, подхватив под руку.
— Нет, я это дело как-нибудь прекращу, — тряс
головой Данила Дьяконов и, оглядываясь на свежевырытую могилу, грозил
кулаком. — Они у меня отсюда точно горох посыплются.
— Кто? — насторожилась я.
— Все, кто незаконным путем… — Мы уже выбрались к
церкви, где вовсю шли строительные работы. Батюшка стоял возле колокольни и
беседовал с мужчиной в джинсах и белой футболке. Данила дождался, когда мужчина
отойдет, и бухнулся отцу Сергею в ноги.
— Благослови, батя.
— На что благословения просишь? — насторожился
тот.
— На подвиг. Пора, батя, пора, чувствую, время мое
пришло.
— Ты с утра, что ли, пьян? Исчезни с моих глаз. Что ты
с собой вытворяешь, Данила?
— Ни капли в рот, — грохнув по груди кулаком,
взревел коленопреклоненный Дьяконов. — И с этого дня… все, одним словом.
Начну миссию выполнять, ибо чувствую: возложил на меня господь…
Батюшка вздохнул и отвернулся.
— Ты хотел в притворе помочь, — напомнил он.
— Помогу, — сказал, поднимаясь, Данила. — Вот
пошел уже. А ты, батя, запомни этот день. Вот так прямо и запиши: Данила
Дьяконов был призван господом для искоренения…
— Один грех с тобой, — рассердился батюшка и зашагал
ко входу в церковь, а Данила припустил следом.
Углубленная в свои мысли (в основном они относились к
предстоящим похоронам), я вошла в дом. В кухне Пелагея была занята готовкой.
— Где Сенька? — спросила я.
— Гулять ушел.
— Гулять? Я ж не велела ему уходить с кладбища.
— И я про то напомнила, а он сказал, здесь будет.
Это меня насторожило, и я решила отыскать племянника.
Нашелся он довольно быстро, лежал на зеленой травке возле салтыковского склепа
с книжкой в руках. Книжка была открыта на двадцать третьей странице, на обложке
значилось: "Ф. Достоевский. «Идиот». Единственное, что меня смущало:
Сенька заметил меня раньше, чем я его, и торопливо перевернул книжку, так что
выходило, что до этого момента читал он ее вверх ногами.
— Читаешь? — спросила я.
— Ага. Интересная книжка. А конец у нее хороший?
— Как тебе сказать…
— Ясно. Не правильно это, когда книжка плохо кончается…
— Сенька стал развивать свою мысль, а я поглядывала по сторонам. — Ты чего
головой вертишь? — удивился он.
— Так… смотрю. Ты один здесь?
— С Салтыковыми, — кивнул на склеп племянничек.
— Пойдешь домой?
— Я лучше здесь побуду, почитаю, и вообще, здесь много
интересного. Хочу некоторые надгробия срисовать.
— Да? Ну что ж… — Я отправилась домой, пытаясь поняты
что меня так беспокоит. Как бы Сенькина мать мне по ушам не навешала за эту
кладбищенскую романтику. С другой стороны, ребенок выглядит абсолютно
нормально, любовь к классике надо приветствовать, рисует Сенька действительно
очень хорошо, а подозрительный интерес к надгробиям можно объяснить дурной
наследственностью: в конце концов, у него отец и мать археологи.
