— Они все так говорят, — заявил Чугунок и вздохнул:
— Но участковый нам совсем не годится, правда, Сенька?
Дарья, помнишь — у тебя крутой был, на «мерсе» приезжал, тот мне больше
нравился.
— Отвяжись, — махнула я рукой и, прихватив
прыгалки, выскочила из подъезда. Андрюха прохаживался по тротуару возле нашего
подъезда.
— Добрый вечер, — заулыбался он. — На
пробежку?
— Ага…
— Провожу маленько, мне как раз в сторону стадиона, с
Иваном Петровичем побеседовать хотел… А в шестом доме два стекла вышибли…
мальчишки в футбол играли. Стекла уже вставили. А так никаких новостей.
— Это хорошо, — порадовалась я. — Я не стекла
имею в виду… В общем, ты понял.
— Конечно, — вздохнул Андрюха. — Так что
участок у меня неплохой. Люди приветливые, помогают.
— Как же тебе не помочь, когда ты здесь вырос?
— Даша, — позвал он и запнулся.
— Чего? — спросила я.
— Пойдем завтра в кино? — Я сбилась с шага, а
потом и вовсе замерла на некоторое время. — В «Художке» «3вездные войны».
Полная версия.
«Точно, влюбился, — прошелестело в моем мозгу. — В
кино зовет». Я посмотрела на Андрюху внимательнее. Нос пуговкой, веснушки
россыпью, вообще-то он симпатичный…
— Слушай, — вздохнула я. — Зашел бы ты завтра
ко мне на работу. Разговор есть. Какой-то идиот додумался возле школы пустить
грузовой транспорт, чтоб проспект разгрузить. И теперь мимо нас с утра до
вечера грузовики гоняют. Надо что-то делать.
— Хорошо, — вздохнул Андрюха, — зайду. А в
кино?
— В кино пойдем в субботу. Сенька с Чугунком будут
рады, — добавила я, едва не брякнув: «И Кузя». Мысль о Чугунке пришлась
весьма кстати. — Андрей, — сказала я. — На улице Гоголя, дом
пять, квартира двенадцать проживает гражданка Сорокина.
— Самогонкой торгует?
— Точно. Ты ее пугни малость, чтоб из запоя вышла.
— Со мною уже Иван Петрович беседу проводил.
— Вот и хорошо, значит, ты все понял…
— К административной ответственности ее привлечь надо.
— Ага. У нее трое детей. Старшему восемь, младшему
одиннадцать месяцев.
— Таких, как она, надо материнства лишать.
— Лишат, а что дальше?
— Ну… в детском доме по крайней мере сыты будут.
— Я раньше тоже так думала, — вздохнула я. —
Ты помнишь, как твоя бабушка тебя в школу провожала? Ты идешь, а она следом в
кустах прячется.
— А это здесь при чем? — обиделся Андрюха и даже
покраснел, наверное припомнив, как над этим фактом потешалась вся школа.
— А при том, что, когда ты был маленький, тебя
любили, — усмехнулась я.
В этот момент мы как раз подошли к стадиону. Я огляделась,
высматривая Родионова, а Андрюха топтался рядом.
— Я к Ивану Петровичу на полчасика, — сказал
он. — Могу сюда зайти…
— Ты как твоя бабушка, — нахмурилась я.
Андрюха рванул, точно ошпаренный, а я вошла в открытые
ворота. На скамье справа сидел Родионов и приветливо улыбался мне. Не знаю, что
он имел в виду, собираясь бегать со мной трусцой, но если в его намерения
входило разжиться кое-какими сведениями, то он здорово просчитался. Говорить
Родионов не мог, берег дыхание, к тому же, чтобы заговорить с человеком, надо
для начала его догнать. В общем, с точки зрения следствия, вечер у Родионова
прошел впустую, зато для здоровья польза. После пробежки он отправился
провожать меня домой и тут уж ввернул несколько вопросов, но отвечала я на них
так отрешенно и даже двусмысленно, что сама с трудом понимала, что, собственно,
имею в виду. Мы простились возле моего подъезда и пожелали друг другу спокойной
ночи, я с тайным злорадством, а Родионов с заметной грустью.
Утром, поднявшись ни свет ни заря и выскочив из квартиры, я
обнаружила в районе песочницы Андрюху в спортивном костюме. Костюм был изрядно
поношенный и явно с чужого плеча.
Участковый шагнул мне навстречу и со счастливой улыбкой
возвестил:
— Вот, тоже решил заняться…
Если честно, мне очень хотелось ему ответить… но я вовремя
вспомнила, что должна являться для граждан примером здорового образа жизни и по
всем статьям мне надлежит радоваться, что участковый проникся моим примером. Я
улыбнулась и предложила:
— Догоняй.
Помнится, Коломейцев в школе терпеть не мог физкультуру, да
и сейчас, как видно, не очень ее жаловал; я сделала два круга по стадиону,
когда он наконец там появился и устроился на скамейке с намерением отдышаться.
Когда я заканчивала третий круг, Андрюха был уже не один. Рядом с ним сидел
Петрович, хмурился, вздыхал и курил.
— Это что ж такое? — спросила я, тыча пальцем в
сигарету.
— Ладно ругаться-то, — вздохнул бывший участковый,
почесал затылок и наябедничал:
— Позавчера кум был, и вчера… наверное, и сегодня
придет. А где кум, там бутылка. Не доведет до добра такая жизнь. Надо в ряды
вливаться, обратно то есть. Не нравится мне заслуженный отдых. — Услышав о
намерении Петровича «вливаться», Андрюха загрустил и жалобно посмотрел на меня.
— Выгнал бы ты кума, — предложила я, усаживаясь
рядом.
— Сказала… Он родня. Обидится.
— Тогда не пей.
— Все равно обидится. Пока я был при исполнении, так он
пьяный носа не показывал, а тут…
Разбаловался. Говорит, ты, Петрович, теперь пенсионер и
совсем для нас безопасный…
— Ты себе язву придумай. Хвати рюмашку, падай под стол
и ори что есть мочи. Один раз напугаешь, и с водкой больше никто не пристанет.
Петрович задумался и вдруг разулыбался:
— А что… можно попробовать. У тебя-то как дела? —
вновь посуровел он.
— Как сажа бела. Угораздило меня найти этого Зюзю. В
уголовном розыске думают, это я его укокошила.
— Да не может быть, — нахмурился Петрович,
поднимая руку ко лбу с намерением сдвинуть фуражку на затылок, но фуражки не
оказалось, он чертыхнулся и едва не заплакал с досады. — Что ты будешь
делать… Дарья, какой у тебя резон утверждать такое?
