Мы оттащили майора метров на сто и положили за пригорком. Солдат, сломавший ногу, приполз вслед за нами. Когда я собирался вернуться к самолету, ибо не имел права отсиживаться в укрытии с женщинами и ранеными, раздался взрыв, взметнувший к небу столб черного дыма и осколков. Взрыв был так силен, что комья земли и осколки посыпались на нас градом.
Я пережил страшный момент, полагая, что все погибли, и бросился к самолету, невзирая на возможность новых взрывов.
На открытом месте я увидел, что части самолета разбросаны на расстоянии многих метров по полю и все люди, находившиеся от него в непосредственной близости, лежат на земле на полпути от самолета к пригорку. Однако, подбегая к ним, я увидел, что они шевелятся и один за другим поднимаются на ноги, стряхивают с себя комья земли и листья и даже смеются, вторично избежав смертельной опасности. Оказалось, что за полминуты до взрыва Отар Давидович понял, что взрыв неминуем, и все побежали от самолета, что и спасло их.
Когда же я по истечении первых радостных минут обратился к Отару Давидовичу с закономерным упреком за то, что ради груза он рисковал жизнью вверенного ему коллектива, он ответил мне, что этот груз предназначен для того, чтобы спасти жизнь многих людей, и потому споры и рассуждения о правомочности его действий представляют лишь академический интерес. И так как все обошлось без жертв, я счел за лучшее больше не поднимать эту тему.
ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ
Сесть на лоскут горного поля в горящем самолете так, что почти все на борту остались живы, более того, уцелел почти весь груз, – это чудо. Погиб лишь первый пилот, тот, кому мы были обязаны жизнью.
Мы перенесли майора в пустую хижину на краю поля. Он был без сознания. К несчастью, среди нас не было медика. Девушка, которую зовут Лами, помогла мне перевязать раненых.
Раненых мы устроили в хижине, а потом перетащили к хижине груз. Один из ящиков с датчиками погиб в самолете, второй остался. Кое-как управимся. Хорошо, что мы в Москве подстраховались. Вытащили и ящик с компьютером. Интересно, цел ли он. Вся надежда на Василия Эдуардовича, институтского столяра, который запаковывал наше добро, приговаривая: «Теперь можно хоть с самолета кидать». Он оказался пророком. Кроме наших ящиков, вытащили с десяток тюков, принадлежащих военным. Один из тюков разорвался, и из него высыпались листовки. Ветер понес их над полем, молоденький лейтенант долго гонялся за ними и с помощью не очень старавшихся солдат собрал подотчетное добро.
Смеркалось. Когда я в последний раз, прихрамывая, вернулся к самолету, вернее, к тому, что от него осталось, на небе уже появились первые звезды. Они загорались на восточной половине неба – западная была занята темной тучей. От этого сумерки начались раньше, чем следовало. Я поглядел на часы. Половина седьмого. Вокруг царил мир. Природа уже забыла о грохоте и огне, с которыми мы ворвались в эту долинку. От обломков самолета поднимался дымок. Жужжали комары, совсем как у нас.
– Знаете, Отар (задумавшись, я не услышал шагов Володи по мягкой земле), я заметил одну любопытную деталь.
Обломок крыла, отлетевший от фюзеляжа, лежал у наших ног, словно плавник акулы. Он был покрыт копотью. Володя наклонился.
– Вот, – сказал он.
Я с трудом разглядел линию круглых отверстий в крыле – отверстия тянулись под углом к основанию крыла.
– По-моему, с земли в нас стреляли. Нас сбили, понимаете?
Я не ответил. Круглые отверстия могли возникнуть по какой-то иной причине.
– Сначала я увидел, как с земли что-то блеснуло, потом появились дырки. И только потом пошел дым. Ясно?
– Ясно, – сказал я.
Мы медленно пошли обратно к хижине. Она черным конусом виднелась на фоне поднимавшегося от речки тумана. У хижины метался желтый огонек. Солдаты разожгли костер и кипятили воду. У костра сидел Вспольный и заносил воспоминания в блокнот.
– Не следовало отходить в темноте, – сказал он поучительно. – Здесь могут быть ядовитые змеи.
Очки у него уцелели и зловеще отражали пламя.
В хижине было темно. Кто-то тихо стонал.
– Лейтенант! – позвал я.
Я не увидел, но ощутил, как лейтенант поднимается с пола.
– Я хотел немного поспать, – сказал он, словно оправдываясь. – А ночью я бы дежурил.
Мы вышли с ним вниз, к реке. Звезды были такими яркими, что при их свете я мог разглядеть, как молод этот офицер. Лет двадцать, не больше.
– Я хотел поговорить с вами, – сказал я. Мы стояли над морем тумана, который медленно тек у самых ног.
– Мой спутник видел, как по нашему самолету стреляли с земли, – сказал я. – Он показал мне пробоины в крыле.
До того как я произнес эти слова, мы были жертвами воздушной катастрофы. Причины ее находились вне компетенции офицера. Если я прав, то мы превращаемся в жертву нападения.
– Вы уверены? – спросил он.
– Я не военный. Но мне кажется, что это так. Поговорите со вторым пилотом. Если он уже пришел в себя.
– Я поговорю, – сказал лейтенант. Он старался придумать, что делать. Пожалуй, он был в армии недавно и пороха не нюхал.
– Кто мог в нас стрелять? – спросил я.
Лейтенант ответил не сразу.
– Сепаратисты, – сказал он неуверенно. – А может, люди Джа Ролака. Ведь они должны еще сопротивляться.
Звук собственного голоса помог лейтенанту справиться с растерянностью. Он продолжал увереннее:
– Надо погасить костер… И дать всем оружие.
Первая мысль была разумной, хоть и оставляла нас без горячей воды. Вторая – утопической. Лишнего оружия у нас не было.
Но мы не успели дойти до хижины. Мы увидели, как из темноты на свет костра выходят вооруженные люди. Вспольный поднялся, приветствуя их. Солдат, подбрасывавший в огонь сучья, выпрямился. А меня охватило предчувствие новой беды – один из вошедших в освещенный круг поднял автомат. Несколько ярких лучей карманных фонарей уперлись в людей у костра.
– Назад! – крикнул мне лейтенант.
Кричать в такой ситуации не стоило. Промолчи этот юноша, мы с ним могли бы скрыться в тумане.
Пришедшие к костру люди знали, как вести себя в лесу. Два или три луча метнулись к нам, и я, как бомбардировщик в лучах прожекторов, был ослеплен, виден отовсюду и беззащитен. От костра что-то крикнули по-лигонски. Я счел за лучшее покориться. Я поднял руки (чего никогда раньше не делал и не думал, что придется) и медленно пошел навстречу лучу.
ДИРЕКТОР МАТУР
Когда я пришел в себя, я возблагодарил господина Будду за чудесное спасение. Но тут же понял, что нельзя терять ни минуты. Самолет был полон дыма, и в любой момент я мог сгореть. Какие-то люди бегали туда-сюда, толкая мое беспомощное тело. Паника царила на борту погибшего самолета. Каждый думал только о себе. Я был единственным в этом аду, кто думал о долге. Судьба была милостива ко мне. В дыму мне удалось отыскать саквояж. В моем распоряжении было всего несколько секунд.
