– Расстрелы, – сказал я. – И еще раз
расстрелы. Вышел рыцарь из тумана, вынул шпалер из кармана…
– Вы считаете меня убийцей? – спросил он.
– Я считаю, что карьер заслонил вам все остальное.
– Остальное, – сказал он тихо и горько. –
Другие методы. Как вы думаете, почему к вам так терпимы и доверчивы? Вы
думаете, мы не пробовали? У меня был друг, вы бы с ним быстро нашли общий язык
– он тоже постоянно искал новые пути…
– И?
– Два года назад он отправился в лес. И не вернулся.
Он замолчал и смотрел в зеркальце. Там уже все закончили,
уселись в броневик и ждали только Ламста. Я вдруг вспомнил разговор в
«Нихил-баре».
– Слушайте, Ламст, – сказал я. – Что бы вы
чувствовали, если бы вас начали преследовать только за то, что по ночам вы
спите? Устраивать облавы и засады, объявлять вне закона?
– Это было бы противоестественно.
– Вот именно. Теперь поставьте на свое место вурдалака,
а на место привычки спать ночью – привычку сосать кровь. Да-да, вот именно. Это
их образ жизни, и, когда вы вначале выступили против него, они вас посчитали
агрессором. Двойное зеркало, Ламст.
– Вам не кажется, что вы противоречите сами
себе? – спросил он после короткого раздумья.
– Вот это-то меня и мучает. Этого-то я и не могу
понять. С одной стороны, их кровожадность – образ жизни. С другой стороны, он
их тяготит, создается впечатление, что они сами не знают, откуда и зачем это у
них…
Я замолчал. Я мог бы и продолжать, развивать свои сомнения,
но вспомнил, что мой собеседник сам всего лишь продукт эксперимента.
– Вам нужно ехать со мной.
– Вы все-таки упорно хотите меня арестовать?
– Теперь уже нет, – сказал Ламст. – У меня
хватает ума понять, что вы не наш, что пришли неизвестно откуда и ради
неизвестных мне целей пытаетесь разобраться в том, что у нас тут происходит.
– Вот именно, – сказал я. – Я не хочу играть
с вами в прятки, еще и потому, что вы нужны мне как союзник. Я тоже офицер,
Ламст, хотя моя служба во многом отличается от вашей.
– И насколько я понимаю, вы все равно не ответите, если
я спрошу, кто вы и откуда?
– Ну разумеется, не отвечу.
– С каких лет вы помните ваше детство?
– Ну, лет с пяти, – сказал я. – А зачем вам?
– Видите ли, каждый из нас помнит только шесть
последних лет. Не глубже. Не говоря уже о детстве. Мы знаем, что воспоминания
должны быть, у нас же рождаются дети, но среди нас, взрослых, своего детства не
помнит никто…
– Значит, вы меня подловили?
– Ну да, – кивнул он. – Видите, как просто
вас можно подловить?
– Я не знал, что никто не помнит детства…
– Выходит, за Морем действительно есть другой мир?
– А откуда вы знаете, что он должен быть?
– Тогда, может быть, вы знаете, кто мы? – Он
пропустил мимо ушей мой вопрос.
– Вот это я и пытаюсь установить, – сказал я.
– Есть ли у жизни смысл?
– Конечно.
– У вашей есть, – сказал он. – Ну а есть ли,
на ваш взгляд, смысл в нашей жизни?
– Пока я его не вижу, – сказал я. – Мы с вами
мужчины, военные люди. Мне кажется, что вам нужна прежде всего правда, какой бы
она ни была, верно? Пока я не вижу смысла в вашей жизни.
– Почему же тогда мы существуем? Кто мы? – Ну
откуда я знаю!
– Значит, и вы не знаете. Но должен же кто-то знать…
Он безнадежно махнул рукой, открыл дверцу и выбрался наружу,
неуклюже путаясь в полах шинели. Я ничем не мог ему помочь, он только что сам
уничтожил наш с ним шанс, и нужно было начинать все заново. Ну, по крайней
мере, теперь я не был на положении загнанного зверя, спасибо и на том…
Броневик укатил, я остался совсем один на пустой улице,
залитой ярким бессолнечным светом.
Из дома с разбитыми окнами вышел мужчина, постоял,
посвистывая, безмятежно глядя вокруг, потом не спеша подошел ко мне. Он был
упитанный и розовый.
– Закурить есть?
– Нету, – сказал я.
– Надо понимать, опять Команда в разгуле? –
спросил он, оглядываясь.
– Ага.
– Пора бы их и приструнить, – сказал он
мечтательно. – Нет, ну пусть бы возились себе со своими игрушками, но
какого черта вот так? Лежу, вдруг хлоп – окно вдребезги. Волю им дали, гадам.
Приспичило гонять вурдалаков – поезжай в лес и гоняй сколько влезет, пока не надоест
или из самого душу не вытряхнут. И вообще, неизвестно, есть вурдалаки или их
нет. Сколько живу, ни одного не видел. Может, их нарочно выдумали, чтобы
пыжиться, героев из себя изображать?
– Горло перегрызу, – сказал я и щелкнул зубами.
Он увидел мои измазанные кровью ладони – я так и не вытер
их, забыл, – стал отступать мелкими шажками, попятился, отпрыгнул и
понесся прочь, шустро перебирая толстыми ножками.
Все это было мне насквозь знакомо. Таких я встречал не так
уж часто, но и не так уж редко, и встретить их можно было на любом меридиане
планеты, на любой параллели. «Конечно, это между нами, инспектор, но я, право
же, не пойму, почему до сих пор твердят, что это еще нужно планете – МСБ,
войска ООН? Я, честно говоря, не видел ни одного живого экстремиста, и мои
знакомые тоже не видели. Пакт о разоружении подписан? Подписан. К чему же тогда
твердить о какой-то опасности, о рецидивах и пережитках?»
Я оглянулся назад. Посреди мостовой желтел щедро насыпанный
песок. В голове сама собой всплыла полузабытая музыка, я не сразу понял, откуда
это пришло, потом проступили из молочно-бледной пустоты густые темные вершины
логовараккских елей, белые северные звезды, костер, отражавшийся в спокойной
воде. Мы на отдыхе. Мы в отпуске. Прогулка в волшебный край жемчужных рек
русского севера. И у костра с гитарой – Камагута-Нет-Проблем, второй после
Кропачева гитарист и знаток старинных песен о разведке всех времен, стран и
народов.
Мы над телом постоим,
посмотрите, мужики:
восемь пуль на одного –
вот и баста.
Если б вовремя коня,
если б вовремя огня,
если б вовремя обнять –
он бы спасся…
Кровь сквозь пальцы протечет
и потребует еще.
То по брату нужен плач,
то по сыну.
Если б вовремя плечо,
если б вовремя рука –
нам бы не было врага
не под силу…
Всем покойно и весело, мало кто слушает гитариста, в этом
месте и в это время гораздо приятнее ухаживать за приглашенными девушками,
целоваться, спрятавшись в лохматом переплетении мягких веток. Разбрелись,
отовсюду тихий смех, шепотки, костер прогорает, звенит гитара, и никто еще не
знает, что через шесть с половиной дней на автостраде Марсель-Берн полетит под
откос машина, и найденные в ней документы неопровержимо докажут, что у нас вот
уже второй год буквально под носом существует неизвестная и неучтенная
организация самого подлого пошиба. Телефоны взвоют, словно остервеневшие
мартовские коты, полетят к черту отпуска, шалым метельным вихрем закружится
операция «Торнадо», и Камагута-Нет-Проблем не вернется, совсем не вернется,
никогда уже, и пока не появится раненый Кропачев, которого тоже, признаться, не
чаяли увидеть, никто не будет знать, как все вышло…
