– Это ж просто скандал, – подзуживал Савва
Иваныч. – Славян затерли вконец, куда ни глянь – тролли да гномы с прочими
кобольдами. Где же жизненное пространство? Где боевой и сплоченный союз
славянской нечисти? Или мы уже не в состоянии по рылу въехать? Или матушка-Русь
оскудела талантами? О-го-го, мы еще способны…
Любопытно, что в быту это был интеллигентнейший человек
громадной эрудиции, но, начиная интриговать, он каждый раз скатывался к
лубочным призывам.
– А может быть, не надо так-то? – робко вмешался
леший Полуэкт, старичок с чеховской бородкой. – Как-никак нечисть нечисти
друг и брат…
– Нечисть нечисти люпус эст, – небрежно отмахнулся
Савва Иваныч. – Ты, Полуэкт, слишком долго при Кунсткамере проторчал, и
эта развращенная Западом интеллектуальная среда тебя погубила. Мы – нечисть из
глубинки, истовая, кондовая… ну, словом, по Блоку и Бушкову. Компромиссов не
признаем, так что катись отсюда, старче, пока я тебе ненароком окуляры не
расшиб…
Публики прибывало. Колыхались огоньки черных свечей, звенели
шпоры, мелькали крахмальные пластроны, ментики, мантии, остро посверкивали
бриллиантовые перстни, мотались напомаженные чертячьи хвосты. Проворные
вурдалаки рангом пониже в красных камзолах разносили шампанское и коктейль
«Чистилище». Звенел вальс Штрауса, и панна Юля Пшевская кружилась с бравым
вампиром с острова Мэн, первым секретарем мэнского посольства при резиденции
Дракулы. Ходили слухи, что Юленька – любовница Франкенштейна и дуэль будет как
два пальца, потому что этот консульский хлыщ нагло обхаживает панну вторую
неделю, а Виктор – человек ревнивый. Не так давно все эти балы и сплетни всерьез
интересовали Гая, но он успел убедиться, что полезной информации отсюда не
выжмешь.
Неподалеку умиротворенно слушал музыку и полизывал мороженое
Брэм Стокер, почетный председатель Всеадского Совета, удостоенный за заслуги в
вампирологии Большого Креста Адского Пламени с марсианскими алмазами. Шайка
Саввы Иваныча только и ждала повода, и он вскоре представился – какой-то
энглизированный заморский тролль в дымчатых очках наступил Сукину-Распросукину
Коту на ногу, которую леший специально и подставил. Не размениваясь на пошлую
перебранку, Сукин Кот сгреб обидчика за ворот смокинга и с молодецким уханьем
принялся молотить кулачищем по чему ни попадя. Бросившихся на помощь
соотечественнику кобольдов встретили кастетами водяные, а сзади налетели с
разлапистыми подсвечникам Лихо Одноглазое и Вырвипуп. По залу с гиком и
гоготом, сшибая танцующих, покатился клубок, в котором уже не разобрать было,
кто кого лупит и чем. Остальные не обращали внимания, танцы продолжались,
оркестр, заглушая безобразный шум драки, заиграл полонез Огинского, считавшийся
здесь белым танцем, и Гай поначалу не удивился, когда к нему подошла Юля
Пшевская, с готовностью щелкнул каблуками, но девушка схватила его за руку и
потащила по коридору. За спиной орали и ухали, матерились на разный лад, в
драку, хватая подсвечники, бросались опоздавшие лешие и тролли; оглянувшись в
дверях, Гай успел увидеть, как Савва Иваныч неподражаемо колотит выхваченной у
музыканта виолончелью короля Коля, а кто-то зеленобородый торопливо колдует в
углу, перебирая завороженные четки, но непонятно, на чьей он стороне, очень уж
космополитического облика…
– Вздорная компания, – пожаловалась панна Юлька с
милой гримаской.
Была она русоволосая и голубоглазая, в кружевном бальном
платье, духи ее пахли возбуждающе и загадочно. Пухлые детские губки, невинное
личико, но, приглядевшись, отыщешь в нем что-то настораживающее…
– Ты куда меня тащишь? – поинтересовался Гай.
– Где не помешают, – пояснила она. – Вот сюда
хотя бы. Запирай дверь и помоги мне снять эти кружева, ужасно застежки
неудобные.
За стеной могуче храпели с присвистом – там отсыпался после
вчерашнего бронтозавр Гугуцэ. Расстегнуть эти неудобные застежки, на которые
она жаловалась, оказалось неожиданно легко, оставалось пробормотать на скорую
руку несколько бездарных комплиментов, чтобы создать видимость глубокой
страсти, едва ли не любви, тактично убежало сквозь стену ненароком заглянувшее
привидение, Юлькины маленькие груди умещались в ладонях, и взбираться на
высокую кровать с дурацким балдахином не было охоты, так что пришлось
опрокинуть ее прямо на смятые бальные кружева, кусая покорные губы, запах
расплавленного воска возбуждал, и она уже стонать не могла, едва не теряя
сознание, и то, что Гай с ней делал, было уже форменным зверством, но он, с
удивившим его самого ожесточением, вдыхая горьковатый аромат девичьего пота,
проникал все глубже, пока к прежним горячим запахам не примешался голубой
аромат крови. Тогда он опомнился, встал и стал собирать разбросанную одежду.
Юлька осталась лежать на измятом бальном наряде, разгоряченная, растрепанная и
все равно красивая, кровь на ее ногах превратилась в стайку алых бабочек,
упорхнувших в каминную трубу.
– Ну и ну, – сказала она, повернув голову и не
вставая. – Ты меня форменным образом изнасиловал, Гай. Хотя так даже интереснее.
Как ты думаешь, ребенок у меня будет?
– А черт его знает, – проворчал Гай. Бежать,
бежать отсюда, наплевав на задание, дураку ясно, что выполнить его не удастся…
Что-то пушистое, неуловимо голубое смялось в его душе. Данута, с запоздалым
раскаянием подумал он. Совсем плохо. Правда, если верить авторитетам вроде
Саввы Иваныча, даже роковые треугольники в наше время устарели, роковой
двенадцатиугольник, не меньше…
Когда они вернулись в зал, драка почти утихла. Еще утюжили в
углу джентльмена в импортной бороде Сукин Кот и Вырвипуп, еще Савва Иваныч
доламывал о грузина сменивший виолончель контрабас, а Лихо уволакивало ту
шотландскую ведьмочку, громогласно обещая на деле доказать разницу между южным
человеком и исконным славянином. Но было ясно, что это финал. Славянская нежить
доказала, что она всегда на высоте. Появились новые лица, оркестрантов сменили
шестеро смуглых бородачей в чалмах, свистели флейты, и под булькающий зазывный
ритм старинной восточной мелодии в центре зала танцевали черноволосые девушки в
прозрачной кисее. За спинами гостей мелькнула длинная мизантропическая
физиономия графа Дракулы.
Гай взял с подноса бокал и жадно осушил его, не ощущая вкуса
и крепости. Чувствовал он себя премерзко, хотелось незаметно ускользнуть домой.
Юленька, наоборот, улыбалась так невинно, словно это и не она пять минут назад
изнемогала, хрипя, что ей больно и она не выдержит. Шурша платьем, на котором
была еще заметна пыль комнаты, видевшей и не такое, она направилась в
противоположный конец зала, увидев там, судя по улыбке, кого-то знакомого.
Упала она неожиданно. Скорее всего, выстрел был бесшумным.
Алое пятно расплылось на кружевах, сотканных слепыми мастерицами в здешних
подземельях. Гай успел перехватить злобный взгляд мэнского дипломата.
Бессмысленно было бы искать стрелявшего, наверняка это был Слепой Выстрел –
один из тех, что был сделан в какой-нибудь из сотен войн прошлого, но не нашел
тогда цели. Наиболее умелые колдуны способны притягивать из прошлого такие
выстрелы, копить их и направлять на свою жертву. Как сегодня.
