Анна особенно не торопилась, но бесцельное ожидание всегда
ее раздражало, а вдобавок раздражал и этот тип, не сводивший с нее глаз так,
словно имел на это право. Собственно, если разобраться, не столько сам тип,
сколько то, что разгадать его взгляда она не могла. В нем не было ни веселой
фривольности, ни даже любования от нечего делать молодой красивой женщиной.
Что-то другое, непонятное. Напряженное изучение? Пожалуй, более-менее точное
определение, хотя и его нельзя назвать исчерпывающим. Он стоял утопив руки в
карманах модной курточки, яркой и невесомой, время от времени сосредоточенно
покусывая нижнюю губу, и никак не отреагировал на брошенный в его сторону Анной
сердито-пренебрежительный взгляд. Лет тридцать, черная шкиперская бородка,
приятное, но не такое уж запоминающееся лицо. Джинсы, черная водолазка,
японская курточка – нивелирующая униформа восьмидесятых. Может оказаться кем
угодно – от молодого доктора наук до слесаря-сантехника.
Подошел троллейбус, набитый так, что распахнулась лишь одна
дверь из трех, но и туда смогли втиснуться три-четыре наиболее энергичных
счастливчика, не больше. Анна и не пыталась идти на штурм. Тип тоже не двинулся
с места. После призывов водителя освободить дверь на задней площадке кое-как
утрамбовались, троллейбус, басовито свистя, укатил.
Кое-кто, чертыхнувшись, отправился пешком, и Анна, подумав
немного, решила последовать их примеру.
– Правильно, Аня, – сказал бородатый тип, без тени
неловкости пристраиваясь рядом. – Вам ведь все равно у театра на автобус
пересаживаться, вот по пути и поговорим.
Анна остановилась и посмотрела на него вовсе уж неласково,
но способность смущаться, очевидно, в число достоинств бородатого не входила.
Если у него вообще имеются достоинства, подумала Анна. Ведь хотела же выучиться
карате…
– Внесем ясность, – невозмутимо продолжал
бородатый. – Моя фамилия Астахов. Ухаживать за вами я не собираюсь, а вот
поговорить нам необходимо.
– Интересно, о чем?
– О жизни, о времени, о вас.
– Знаете, мне сейчас приходят на ум разные фольклорные
словечки. Слышала в свое время.
– Это когда на стройке работали? – Астахов
улыбался. – Молчите? Видите, вы уже немножечко заинтригованы. То, что я
знаю, как вас зовут, не такая уж ошеломляющая штука – мало ли тривиальных
объяснений можно отыскать? И вы растерялись чуточку… Надеюсь, перестали
принимать меня за вульгарного ловеласа?
– Ну и перестала, – медленно сказала Анна.
Астахов, по-прежнему держа руки в карманах, шагал рядом. – Что из того?
– Неужели вы не любопытны? Вдруг появляется абсолютно
незнакомый, но тем не менее хорошо знающий вас человек…
– Ага, – сказала Анна. – Сейчас меня
прямо-таки колотить начнет от любопытства.
Она готова была наговорить кучу колкостей, но невозмутимое
спокойствие Астахова ее смущало. Словно и в самом деле эта странная встреча
была порогом к чему-то важному для нее. И она, не без оснований считавшая себя
волевой, вдруг почувствовала, что нужно отбросить сарказм и непреклонную
отчужденность. Что ее воля столкнулась с более сильной.
– Что вам от меня нужно? – спросила она тихо и
серьезно, не глядя на незваного спутника.
– Вообще или пока?
– Вообще.
– К «вообще» вы еще не готовы. Речь идет только о
«пока». Знаете, давайте присядем и покурим. Вы ведь курите, но стараетесь не
курить на людях, а вон та скамейка как раз в удобном отдалении.
Они сели. Астахов щелкнул красивой синей зажигалкой.
– А вы, случаем, не черт? – спросила Анна.
Астахов не ответил на улыбку.
– Может быть, гораздо хуже черта. Может быть, гораздо
лучше. От чего зависит окончательная оценка, не знаю, право… Начнем? Аня, пока
от вас требуется одно – запоминать все, что я скажу, и не забывать. Так вот…
Вы, наверное, читали или слышали об этих дискуссиях, собственно не дискуссиях
даже… – Он задумчиво покачал головой, ища слова. – Одним словом, в
печати обсуждался вопрос: мог бы какой-нибудь бременский ремесленник века этак
пятнадцатого стать оператором современной ЭВМ? И так далее в том же духе. Вы
меня поняли?
Анна курила, подавляя глухое раздражение. Мимо в нужном ей
направлении промчалась полупустая «тройка», и Анна демонстративно взглянула на
часы, бросила окурок в разинутый клюв урны-пингвина.
– Вы меня поняли? – повторил он спокойно.
– Ну поняла, – сказала Анна. – Слышала что-то
такое. Или читала. На эту тему, по-моему, даже что-то фантастическое было…
– Умница, – сказал Астахов без тени похвалы,
просто констатировал факт. – Словом, проблема формулируется так: некоторые
из тех, что умерли сотни лет назад, могли бы оказаться крайне полезными сейчас
– для химии, математики, микробиологии какой-нибудь…
– Вполне возможно. И довольно старо.
– Старо. Ну а если поставить проблему с ног на голову?
Зеркальное отражение, а?
– Как это?
– А вы подумайте, Анечка. До следующей встречи.
Он пружинисто взмыл со скамейки и пошел прочь – руки в
карманах курточки попугайской расцветки, размашистая походка человека, который
торопится куда-то и никак не должен опоздать. Анна взглянула ему вслед,
хмыкнула и пожала плечами. Все это выглядело настолько странно, что не было и
тени гипотезы. Странный разговор на странную тему. Но то, что Астахов знал о
ней, мало кто знал. Совсем немногие, если точнее…
Анна встала. Мир вокруг оставался прежним – прохладный
сибирский сентябрь, на одной стороне улицы – зеленый забор, огораживавший
какую-то стройку, на другой – шеренга стандартных девятиэтажек из желтого
кирпича. Разноцветные машины, спокойная голубизна неба. Все как прежде, только
теперь был еще и Астахов – странный, раздражающий вопросительный знак…
Псих, подумала Анна. А может быть, и нет – воображает, что
изобрел оригинальный метод знакомства. Заинтриговал, заставил гадать, кто из
старых знакомых оказался болтуном и где мог с этим Астаховым встречаться, а
потом все пойдет по заезженной колее…
«А не пытаешься ли ты таким объяснением заслониться, уйти от
серьезного раздумья над непонятной встречей?» – спросила она себя. Мысль эта
раздражала еще больше, и Анна решила – довольно. Мало ли в мире странностей?
Чудак появился и исчез, а если появится – вспомнить те словечки, что
приходилось слышать на той московской стройке, и точка. «И вообще я уже забыла,
как его зовут…»
Вечер прошел стандартно. Забрала дочку из садика,
приготовила ужин для мужа, те же разговоры, те же темы, та же дикторша на
экране – отлаженное, как часовой механизм, бытие, плавное течение времени,
устоявшаяся жизнь без неожиданностей…
Ночью ей приснился сон, прозрачный и невесомый, как дым от
костра, разноцветный и яркий, словно витраж, непохожий на ее обычные сны. Она
ехала куда-то в карете по багряно-золотому лесу, ее пышное платье, невыносимо
старомодное для женщины конца двадцатого века, казалось в этот момент
привычным, красивым, радующим. Потом был бело-голубой зал, золотое шитье
мундиров, тоже казавшихся привычно-красивыми, дрожащие огоньки свечей,
затейливые ордена на лацканах черных фраков. Играла немного непривычная, но
знакомая по кинофильмам музыка. Анна не танцевала – она приехала сюда не ради
танцев. Она много разговаривала с кем-то – собеседники порой менялись. Она так
и не смогла понять, с кем и о чем говорит, но знала одно – речь идет о сложных
вопросах, важных делах, к ее словам внимательно прислушиваются, ее мнение много
значит, с ней считаются. С ней или с теми, кого она представляет? И
представляет ли она кого-нибудь? Непонятно. Смысл разговоров, суть их
ускользали…
