Кажется, все в порядке, кроме одной детали. Пять лет назад —
даже три года — Питер сразу учуял бы любого пришедшего сюда и облаял. Но Питер
постарел. Да и не он один.
Отсюда жилище Бобби напоминало пасторальную картинку из
вестерна. От него веяло миром и спокойствием — тем, чего так не хватало в
последние годы самому Гарду. Дом человека, живущего в мире с самим собой. Дом
умной, достойной счастья женщины. Такой дом простоит века.
И в то же время что-то было не так.
Он стоял у калитки, как пришелец из темноты, (но я не
пришелец, я — друг, ее друг, друг Бобби… разве не так?) и внезапно в нем
возникло дикое, необъяснимое желание: исчезнуть отсюда. Просто удрать. Потому что
он внезапно понял, что если войдет в дом, то проблемы Бобби станут его
проблемами.
(Призраки, Гард, здесь призраки!) Он вздрогнул.
(вчера, сегодня и всегда, и там они, и тут, лишь ты заснешь
— и к Бобби в дом все призраки придут, и я не знаю, как спасти) Хватит!
(ее от этих лап, поскольку у меня запой и сам я глуп и слаб)
Он облизнул губы, пытаясь убедить себя, что они пересохли.
Беги отсюда, Гард! Здесь кровь даже на луне!
Где-то глубоко в груди шевелился страх, но он должен
убедиться, что с Бобби, его единственным настоящим другом, все в порядке.
Внешне все здесь выглядело мило и спокойно, но что-то, что пугает его… оно
затаилось там, внутри. Затаилось и ждет. Что-то опасное, страшное,
демоническое…
(призраки) Но что бы там ни пряталось, там была и Бобби. Он
не может, пройдя такой длинный и тяжелый путь, струсить и убежать в последнюю
минуту. Поэтому Гарднер, отбросив сомнения, открыл калитку и ступил на дорожку,
ведущую к дому. Под ногами поскрипывал гравий.
Внезапно входная дверь слегка приоткрылась. Его сердце
замерло в груди, и он подумал: Это один из них, один из призраков, он
собирается выйти, схватить меня и съесть.
При этой мысли у него едва не подкосились ноги.
Силуэт в дверном проеме был тонким, слишком тонким для
Бобби, которая всегда имела крепкую округлую фигуру. Но голос… здесь было
невозможно ошибиться: это говорила Бобби Андерсон, и Гард слегка расслабился,
потому что в ее голосе было больше страха, чем только что в самом Гарде.
— Кто это? Кто здесь?
— Это Гард, Бобби.
Наступила долгая пауза. Потом послышались осторожные шаги.
— Это действительно ты, Гард? — в голосе звучало изумление.
— Да. — И, идя к двери, он задал вопрос, который намеревался
задать после своего неудачного самоубийства:
— Бобби, с тобой все в порядке?
Узнав ее голос, Гард все еще не мог отчетливо рассмотреть
ее: солнце било прямо в газа. Он удивился, почему не появляется Питер.
— У меня все хорошо, — сказала Бобби, как будто она всегда
выглядела такой болезненно истощенной, как будто в ее голове всегда звучал
страх, когда кто-нибудь стучал к ней в дверь.
Она медленно спускалась по ступенькам. Только теперь Гарднер
смог хорошо рассмотреть ее. И это зрелище до глубины души потрясло его.
Бобби улыбалась ему, радуясь его приезду. Джинсы болтались
на ней, как и рубашка; на лице были следы грязи; глаза запали; волосы поседели
и поредели; кожа пожелтела и истончилась. Вместо аккуратной прически на голове
громоздилось нечто напоминающее воронье гнездо. Змейка на ее джинсах была
полурасстегнута. От нее дурно пахло и… словом, это была она и не она.
Внезапно в памяти Гарднера всплыло фото Карен Карпентер,
сделанное перед смертью от болезни, диагноз которой звучал как «нервная
анорексия». На фотографии была изображена женщина уже мертвая, но все еще
живая, женщина с оскаленными в улыбке зубами и сверкающими глазами. Именно так
выглядела сейчас Бобби.
По-видимому, она потеряла не более двадцати фунтов — если бы
она потеряла больше, то не смогла бы просто стоять на ногах, — но Гарду вначале
показалось, что вес ее уменьшился фунтов на тридцать, не меньше.
— Отлично! — восклицал этот грязный, вонючий, оборванный
скелет, который, по-видимому, и был Бобби, во всяком случае, судя по голосу. —
Как я рада видеть тебя, дружище!
— Бобби… Бобби… Боже, что…
Бобби протягивала Гарду руку для рукопожатия. Рука ее
дрожала, и Гарднер заметил, какая она худая, хрупкая и беспомощная, рука Бобби
Андерсон.
— О, я о многом расскажу… много работы было сделано, —
проквакала Бобби дрожащим голоском. — Многое сделано, еще больше нужно сделать
но я стараюсь, стараюсь, ты сам это увидишь…
— Бобби, что…
— Отлично, у меня все отлично, — повторила Бобби и
качнулась, наполовину бессознательно, упав Гарднеру в объятия. Она попыталась
сказать что-нибудь еще, но из ее горла вырвался только хрип, и она потеряла
сознание.
Подхватив ее на руки, Гарднер еще раз удивился, какой легкой
она стала. Да, она явно похудела на тридцать фунтов. Он сознался себе, что
потрясен и унижен: Это была вовсе не Бобби. Это был он сам. Он сам после запоя.
С Бобби на руках он вошел в дом.
Глава 8
Перемены
Он положил Бобби на кушетку и быстро направился к телефону.
Ей срочно нужен врач. Ее состояние напоминало помешательство, хотя Бобби
Андерсон была последним человеком в мире, о ком можно было бы подумать, что он
сойдет с ума.
Бобби что-то прошептала с кушетки. Сперва Гарднер не разобрал,
что именно: голос Бобби напоминал тихое бульканье.
— Что, Бобби?
— Не звони никому, — повторила Бобби. На этот раз она
немного повысила голос, хотя это, казалось, совсем обессилило ее. Только глаза
сверкали, как голубые бриллианты или сапфиры.
— Не звони… Гард, никому!
Она в изнеможении откинулась на кушетку. Гарднер повесил
трубку и подошел к ней, весьма встревоженный. Бобби нуждалась в докторе, это
было очевидно, и Гарднер намеревался пригласить его… но слова Бобби показались
ему сейчас более важными.
— Я останусь с тобой, — дотронулся он до ее руки, — если
тебя это беспокоит. Но все же тебе нужно…
Андерсон покачала головой в немом отказе:
— Просто поспать… — прошептала она. — Спать… и утром поесть.
Но главное — спать. Дня три… или четыре…
Гарднер, глядя на нее, вновь испытал потрясение. Он
попытался совместить то, что она сказала, с тем, как она выглядела.
