Номер ее мобильного я помнил наизусть. Лишь недавно он стал забываться, но я не могу заставить себя выкинуть его из быстрого набора или адресных книжек. Где-то я прочел, что цепляться за пустые напоминания вредно, но мне приятно видеть ее имя, когда я вывожу на экран компьютера список своих контактов.
Мне так легче — вроде не даешь свече погаснуть.
Все утро я думал о Софи. Не только потому, что ее имя непременно всплыло бы в разговоре с полицией. В голову лезли всякие мелочи — например, такое воспоминание: маленькая Софи бросает камушками в окно, чтобы привлечь мое внимание (хотя я не уверен, было ли так на самом деле).
Иногда я «чувствую» ее, как раненый чувствует ампутированную конечность, но сегодня было по-другому: казалось, в трудную минуту она хочет быть рядом.
— Так, говорите, ее душили?
И сразу второй вопрос:
— Как вы узнали?
— Никак… Я слышал по телефону. Она задыхалась.
— Давайте уточним: она задыхалась, потом стихла. Не помните, в котором часу это было?
Я отхлебнул кофе. Рука слегка дрожала, чашка звякнула о блюдце.
— В десять пятнадцать. Знаю, потому что считал минуты до прибытия поезда на станцию.
Их было трое: старший инспектор Эдит Каупер, Андреа Морелли и детектив-констебль из Национального подразделения по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий Дэниел Инс. Мы расположились в конференц-зале моего офиса на Тайт-стрит. Троица сидела по одну сторону переговорного стола из красного дерева, я по другую. Это было похоже на трибунал.
— Прошу вас, инспектор.
Каупер повернулась к помятому небритому Морелли, у которого от недосыпа слипались глаза; о напряжении последних тридцати шести часов говорил его необычно подавленный вид. Утром он прилетел из Линца.
— Обеих женщин задушили. — Морелли прокашлялся и стал читать по бумажке: —… имеются значительные двусторонние повреждения гортани, явные следы асфиксии в легких и сердце. Царапины на шее скорее всего оставила сама жертва, пытаясь разжать руки душителя. Результаты вскрытия тела Линды Джек, занимавшей верхнюю полку в купе двадцать один/двадцать два, и тела Саманты Меткаф почти идентичны. В обоих случаях никаких признаков сексуального насилия.
Я заерзал. Судя по недвусмысленному тексту на экране, Сам изнасиловали. Хотелось, чтобы Морелли уточнил, но момент был неподходящий. Мы с ним переглянулись, и он продолжил:
— Согласно заключению судебного патологоанатома, смерть Меткаф наступила в отрезке десять — десять двадцать.
— Что подтверждает заявление мистера Листера. — Каупер улыбнулась, но тотчас посерьезнела.
В основном говорила она, поскольку была здесь главной. Эдит Каупер — невзрачная худышка, пепельные волосы, примерно моих лет — была старшим офицером в полицейском управлении Уилтшира; к делу моей дочери она имела давний интерес. Не затевая новое расследование, Каупер разбиралась в моей жалобе на полицейскую халатность — этот вопль о справедливости не прибавил мне друзей в Скотленд-Ярде.
— Может быть, вы неверно истолковали то, что слышали?
Я не очень понимал, к чему она клонит, но старался не обращать внимания на ее неприязненный тон.
— Что слышал, о том и говорю.
— Шум борьбы? Удушения?
Я кивнул. Повисло молчание.
— Теперь он оставил какие-нибудь улики? — Я хотел, чтобы они сосредоточились на главном — убийце.
— Ищем. — Морелли сложил пальцы в щепотку. — Маловероятно, чтобы он не оставил следов. Всякий преступник, синьор Листер, что-то оставляет после себя и что-то уносит с места преступления.
— Кажется, я это уже слышал, — пробормотал я.
— Если не возражаете, сэр, вопросы будем задавать мы! — тявкнула Каупер. — Как вы познакомились с Джимми Макчадо?
— Я уже сказал, мы не были знакомы. Во Флоренции кто-то звонил мне с его телефона. Я это выяснил, потому что отследил звонок.
— Вы всегда так поступаете, мистер Листер, — отслеживаете звонки?
— Звонок был анонимный и мог быть связан с Софи.
— Во Флоренции у вас с Макчадо были контакты?
— Нет. Человек сказал, что ошибся номером. Теперь я абсолютно уверен, что звонил убийца моей дочери.
— Как же он узнал ваш номер?
— Понятия не имею.
— Вы дали его Сам Меткаф?
— Верно.
— И адрес электронной почты? Я покачал головой: нет.
Это уже походило на допрос.
В Париже почти всю ночь я ждал телефонного звонка, все еще не веря, что Сам погибла. Прикладываясь к бутылке с виски, я беспрестанно прокручивал в голове наш последний разговор и слышал ее неясный голос, старавшийся перекрыть шум поезда, ее смех на мое предположение, что преследователь — Джимми. Она казалась спокойной, даже оживленной и веселой. Если б связь не прервалась, говорил я себе, все было бы иначе.
Около половины четвертого пришло сообщение от Андреа Морелли, подтверждавшее то, чему я стал отдаленным свидетелем. Надежда, что все это было лишь сетевой игрой и плодом больной фантазии, рухнула. Я был так оглушен и измучен, что почувствовал едва ли не облегчение.
По дороге в аэропорт я заехал на Восточный вокзал. Оставив водителя ждать у северного входа, через кассовый зал я прошел в центральный вестибюль, где на табло еще значился поезд Сам, а ниже светилось объявление:
Information Voyageurs: Suite a une presumption d'accident de personne a Linz le train 262, Orient Express Rapide ler, Arrivee 9h 48, Venant de: WIEN MUNCHEN STRASBOURG, Voie: 24 est annonce avec du retard indefini.
[63]
Название «Линц» и расплывчатый оборот «задерживается на неопределенное время» во всем ставили точку. Понурившись, я прошел на двадцать четвертый путь — пустая платформа, бетонный буфер, сорняки меж сияющих рельсов…
Снова возник образ Сам, распростертой на полу купе. Она погибла, пытаясь передать мне информацию об убийце Софи, а я в ней сомневался. Терял драгоценное время, считая, что она лжет или забавляется.
В глубине души я знал, что мог бы ее спасти.
Когда я покидал Париж, Си-эн-эн и «Фокс» уже передавали горячую новость о двойном убийстве в экспрессе «Евроночь».
Через два часа, застряв в пробке по дороге из Хитроу, я позвонил в офис и узнал, что мной интересовалась полиция. Из машины я связался с Эдит Каупер. После разговора с ней я обдумал ситуацию и позвонил Филу из «Систем безопасности».
