– Виноваты они, а отвечать вам, – еще быстрее, пока не
прервали, сказал Спартак. – Когда выяснится, что здесь находится человек,
которого без постановления суда и...
Тут-то оперативник его и прервал – коротким тычком в зубы...
Барак, похожий не то на сарай, не то на амбар, сырой и
холодный. Крошечные окна под самым потолком, похожие на амбразуры. Ряды шконок.
Параша неподалеку от выхода – простой жестяной бак, накрытый крышкой.
В полубессознательном состоянии Спартак раскинул матрас на
первой попавшейся свободной «кровати», рухнул на него прямо в одежде и
отключился.
Так и начался новый виток в жизни Спартака Котляревского.
Следующий день начался с утренней поверки, однако после
завтрака вновь прибывших на работы не погнали – было объявлено, что руководство
пошло навстречу пожеланиям, на работы завтра, пока определимся, кто на что
годен, так что устраивайтесь, выберите старост, актив, дежурных и прочая,
прочая, прочая...
Все, кто ехал в вагоне, оказались в одном бараке, причем
воры немедля отделились и отгородились. Вообще, состав лагеря, как очень скоро
выяснилось, был весьма пестрым: среди политических были и чечены, и прибалты, и
бандеровцы, и поляки; среди блатных встречались и «махновцы», и польские воры,
в общем – вся радуга...
* * *
...– Ну и, короче, выяснилось, что ошибочка вышла. Так что
этого финна сегодня отправят обратно, – закончил сержант Степанов,
переминаясь с ноги на ногу. – Завтра с утра в поселок машина пойдет,
подвезет его... а оттуда до станции сам уж как-нибудь, это, дошлепает. Не
боярин поди.
И он потупился виновато, примолк, хотя, ежели откровенно,
его вины в происшедшем не было ни грамма.
Молчал и Кум, сиречь начальник оперчасти лагеря, – он в
этот момент был занят архиважным делом: аккуратно наливал в металлическую
кружку кипяток из мятого чайника, немного, на треть примерно. Сержант исподлобья
наблюдал за этим процессом.
Каждое утро Кум начинал с этого, с позволения сказать,
ритуала – с кипящего чайника и кружки... Нет-нет, ничего необычного и уж тем
более подозрительного. Любой из подчиненных Кума, сиречь из сотрудников
оперчасти (или, как говорит контингент, абверовских кумовьев), утречком
заглянув к своему начальнику и застав его за этим занятием, ничуть увиденному
не удивится. Ну разве что решит: «А чего ж в кабинете-то? Проспал Кум, что
ли?..»
И будет категорически не прав. Потому что вот уже долгое
время в кабинете начальника оперативной части каждое – каждое! – утро
начиналось именно с этого.
С ритуала. А иногда – вот как, например, сейчас –
ритуал совмещался с работой.
– Ну-ну, продолжай, – бесстрастно подбодрил он
сержанта. Отошел от зеркала и достал из ящика стола нож. – Что замолк, а?
Я слушаю предельно внимательно.
– Так, собственно, это вроде как и все... – буркнул
Степанов.
Кум хмыкнул, вернулся к зеркалу и принялся неторопливо
строгать в кружку ломтики хозяйственного мыла. Потом вытер нож, положил обратно
в стол, взял кисточку с полки под зеркалом и взбил мыльный раствор в пену.
Сказал лениво:
– Все-то оно все... А вот скажи-ка мне, товарищ сержант, как
так получилось, что совершенно случайного человека хватают за жабры на каком-то
занюханном полустанке, пихают в поезд – заметь, кстати: в спецпоезд – и ни с
того ни с сего привозят в лагерь, за порядок в котором отвечаю и я в том числе?
Без суда? Без сопроводительных документов?!
Еще чуть-чуть – и голос его сорвался бы на крик.
– Так я ж и говорю: ошибка вышла... – хмуро буркнул
сержант.
Кум шумно выдохнул воздух, постоял несколько секунд с
закрытыми глазами, потом невозмутимо обмакнул помазок в пену, встряхнул и стал
намыливать щеки, глядя в зеркало.
Нет, ребята, что ни говори, а альтернативный путь –
только водка. Много водки. Ну, или спирт на крайняк. Но все равно – много
спирта... Однако ж, видите ли, спиваться, подобно Хозяину Климову, у Кума душа
напрочь не лежала.
– Миленькая ошибочка, – сказал он, не прекращая ритуала
бритья. – То есть кто-то из наших будущих постояльцев по дороге ушел в
рывок, конвой его профукал и, чтобы не нарушать отчетность, замел ни в чем не
повинного финского жителя. Выдал его за беглого, да?
– Выдать-то выдал... – помялся Степанов. – Вот
только в рывок никто не уходил. Этот чухон лишним оказался...
Кум бросил помазок в кружку, раскрыл бритву, пару раз провел
по ремню, направляя, и приступил к основной части ритуала – собственно к
бритью. Спросил:
– Это в каком это смысле – лишним?
– Ну, то есть, там такая ерунда получилась... – путаясь
в словах, принялся объяснять сержант, отчего-то глядя на портрет Дзержинского
над начальничьим столом. – В общем, в Ленинграде к паровозу прицепили
вагон. Лейтенант, который из конвоиров, ведомость переписал, ну, то есть добавил
к прежнему списку новые фамилии... Вот, а в том вагоне зек один к нам ехал,
тоже чухон, между прочим, а фамилия у него, извиняюсь, Хей-кинн-хейм-ме, –
заковыристое слово Степанов произнес медленно и по слогам, однако ж без
запинки. – И фамилия эта в строчку, вишь ты, не влезла! И лейтенант
перенес ее на следующую строчку. И машинально на той, второй, строчке номер
поставил... Вот и получилось, что полфамилии – это один человек, а пол –
другой.
– Ага.
Неведомо откуда и неведомо почему в памяти вдруг всплыли
звание и фамилия: «поручик Киже», – но кто таков сей поручик и с какого
перепуга он вдруг вспомнился, начальник оперчасти не знал.
– И что же, – сказал он и надул щеку для пущей чистоты
бритья, – этот, Хренайнен который, доехал до нас?
– Да в лучшем виде!
– А тот... второй финн?
– Дык сегодня обратно отправим... со всеми положенными
извинениями...
– А отчетность?
– Товарищ начальник, дык все же сошлось: сколько фамилий –
столько людей...
– Но в ведомости-то на одного больше числится!
Товарищ начальник отвернулся от зеркала и пристально
посмотрел на Степанова.
– Смир-рна, – сказал он.
Сержант мигом вытянулся во фрунт.
– Голубь мы мой, – сказал Кум проникновенно, – ты
сам-то понимаешь, что несешь? В ведомости после фамилии любого заключенного
ставятся его имя, отчество, дата рождения, статья, срок... И что было написано
рядом с фамилией несуществующего финна? Что-то же должно быть написано! Кто-то
же должен был вписать в ведомость его данные?!
– Не могу знать, – вздохнул Степанов.
– Ну ладно, – не слушая, продолжал начальник, –
кто-то то ли по дурости, то ли по пьяни ошибся. Но там, насколько я знаю, там
было двое: капитан и лейтенант. Не считая прочей шушеры при погонах.
И никто из них даже не заметил, даже, черт возьми, не заподозрил, что
происходит какая-то хрень?!
