– Да что ж вы не уйметесь никак, козлы?! – заорал
Спартак и бросил самолет вниз, резко, едва не сорвавшись в пике.
Во все ускоряющейся кадрили завертелись поля, туманные холмы
и по-прежнему неопознанная речка, за спиной раздалось лихорадочное
«тах-тах-тах-тах-тах!..» пулемета Черкесова, и тут же ответная очередь навылет
прошила фюзеляж. Потянуло горелым. Тело мертвого штурмана вывалилось из-за
кресла, ткнулось лбом в продырявленный «фонарь». Над самой кабиной, обгоняя
бомбардировщик, с ревом промелькнул темный силуэт с разлапистыми крестами на
плоскостях и, заложив резкий вираж, ушел на разворот. Ну точно, «Bf 109»...
«ДБ-3» ощутимо качнуло турбулентностью. Второй истребитель пристроился где-то
за хвостом и поливал преследуемого свинцом, как из шланга, быстро сокращая
дистанцию.
– Жив?! – заорал Спартак.
– Живее некоторых! Стряхнуть не получится?
– А сам как думаешь?..
И снова: «тах-тах-тах-тах-тах!..» На отметке пятьсот метров
Спартак изо всех сил потянул на себя штурвал. С превеликой неохотой машина
выровнялась, но он продолжал тянуть и тянуть, а когда тангаж увеличился
градусов до двадцати, тут же бросил ее на левое крыло... Точнее, попытался
бросить – но «ДБ» все ж таки не родной истребок, бомбардировщик был столь же
тихоходен, сколь и неповоротлив. Моторы протестующе взвыли, Спартак практически
кожей ощутил, как изогнулись лонжероны, не приспособленные к таким нагрузкам,
но самолет послушался, встал чуть ли не вертикально. За спиной оторвалось
что-то плохо закрепленное и с ведерным грохотом покатилось в сторону хвоста.
Безвольное тело штурмана отвалилось от окна и снова пропало из виду, оставив на
стекле кровавый бесформенный мазок.
Преследователь проскочил под хвостовым оперением, зато
первый истребитель наконец завершил разворот и теперь несся на бомбардировщик,
лупя со всей дури по неприкрытому брюху. Пули барабанили по фюзеляжу, превращая
железную птицу в форменный дуршлаг. Стрелка на датчике бензиномера принялась
медленно вращаться в обратную сторону. И это был не перерасход горючки, это был
пробит бак.
Спартак ушел еще левее, опять выровнялся, заложил правый
вираж... И увидел, как от немецкого перехватчика, плюющегося огнем из-под
крыльев, вдруг полетели какие-то ошметки, «Bf» клюнул носом, завалился на
правый борт и резко ушел в сторону, оставляя за собой дымный след...
Мама моя, да ведь мы его подбили!!!
– Один: ноль, – приглушенно раздалось в наушниках.
– Лешка! – завопил Спартак в восторге. – Ты его
уделал!
– Ну дык... Но ты не боись. Это ничего, это все ерунда.
Главное ведь, что отбомбились нормально, теперь уже не страшно...
– Лешка! Ты что... ты ранен?!
– Да есть малёхо...
– Б...дь!
Он в ярости ударил кулаком по стеклу «фонаря».
Оставшийся истребитель зашел справа, со стороны солнца,
сделал «свечку», могильным крестом на миг заслонив светило, исчез позади и
вновь открыл пальбу. Быстрый и верткий, да? Но любишь бить со спины, да? Ну так
получай, с-сука...
– Держись, братишка!
Кабина быстро наполнялась дымом. Откуда дым валил, было
непонятно. Ну и плевать.
Спартак сорвал с мокрой, как после душа, головы шлемофон,
швырнул за спину и всей тяжестью навалился на штурвал. Земля встала дыбом,
понеслись навстречу поля и перелески. На высоте в полсотни метров он перешел в
горизонтальный полет – продырявленная машина по инерции просела еще метров на
десять, брюхом едва не цепляясь за верхушки сосен, – обогнул холм,
второй... Над ухом вдруг оглушительно щелкнуло, и в кабину со свистящим шумом
ворвалась струя холодного воздуха: в стекле появилась дырка размером с кулак,
от нее в разные стороны разбегались извилистые трещинки. Ого, а ведь могло и
зацепить...
Это произошло на третьем холме. В скорости немец,
разумеется, превосходил «ДБ» многократно; не прекращая стрельбу, он догнал
бомбардировщик, начал маневр обхода... Скорость плюс азарт погони его и
погубили – да еще и подвернувшийся аккурат на пути поросший лесом склон.
Зазевался фриц. Не вписался в поворот. Не среагировал вовремя.
И влепился в холм, как кулак в ком теста.
С громовым треском полыхнуло в полнеба, ударная волна на
излете догнала бомбардировщик, легонько подтолкнула... И коптящие польское небо
обломки остались позади.
Два: ноль.
– Леха!
– М-м... Я за него...
– Жив?
Тишина.
– Немного потерпи, а?!
Молчание.
Спартак до боли сжимал штурвал, выискивая место для
посадки... Тьфу, черт! Левый мотор судорожно зачихал и умолк, хотя топлива еще
оставалось минут на пятнадцать. Ну еще чуть-чуть, а, миленький?! Щас: из мотора
повалил копотный дым, показались языки пламени... С бешеной скоростью
проносились под самолетом ели, фольгой блеснула давешняя речка, промелькнул и
пропал какой-то не то особняк, не то замок с колоннами, пристройками и красной
черепичной крышей... И ни одной пригодной под посадочную полосу лужайки.
Ладно, будем садиться как получится. Дым ел глаза, Спартак,
щурясь, сбросил скорость до минимальной и плавно отдал штурвал...
На посадку это походило мало, вернее будет сказать –
они пропахали лесок, как исполинской бороной. Ломая ветви и чуть ли не
выкорчевывая деревья, машина вгрызлась в заросли, вылетела на невесть откуда
взявшуюся поляну, с клацаньем обрушилась наземь, ее занесло, развернуло,
накренило... А потом все неожиданно закончилось.
...Люк, конечно, заклинило. Разумеется, как же иначе. Кашляя
от дыма, Спартак пробрался к месту стрелка-радиста, подхватил Черкесова под
мышки и поволок в сторону кабины. Черкесов застонал – жив, Соколиный Глаз! Ну
давай, держись, осталось-то совсем немного... Самолет горел, и языки пламени
уже лениво лизали внутреннюю обшивку.
В кабине Спартак вышиб стекло «фонаря» – ворвался упоительно
свежий ветер, – высунулся наружу, зацепившись кобурой с «ТТ» за край,
инстинктивно, как перед парашютированием, определил ноги, потащил за собой
безвольного Лешку...
Топливные баки взорвались поочередно, когда они были уже под
сенью дерев, метрах в ста от самолета. Заложило уши, накатила жаркая волна...
– А вот салют в честь того, что мы выжили, – хрипло
сказал Спартак.
Язык не слушался. В летном обмундировании было жарко,
нестерпимо жарко.
Стрелок-радист молчал.
– Правильно, – одобрил Спартак, – вот и помолчи, а
то подохнешь раньше срока.
Лешка молчал. Лицо его, поначалу бледное, становилось
каким-то синюшным. Надо его перевязать. Пакет с НЗ! – там бинт, лекарства,
сухие концентраты... Но не пошевелиться. Как будто пробежал марафонскую
дистанцию, а не сидел почти восемь часов в кресле пилота. И Спартак отчего-то
никак не мог вспомнить, где должен находиться этот пакет – в кармане
комбинезона, что ли? А планшет-то где? В кабине остался?.. И что это гудит –
пчелиный рой? Значит, рядом пасека...
