– Харэ вопить, Мойка, – Володя Ростовский хлопнул
ладонями по коленям и начал медленно подниматься со своего места. – От
вертухайских воплей ухи болят, а тут еще ты...
Володя Ростовский был небольшого роста, ниже того же Мойки
почти на голову. Но это еще вопрос, кто на кого сверху вниз смотрел...
– Значит, так, паря, – сказал он, подойдя вплотную к
Спартаку и заглянув в глаза. Как орудия навел на прямую наводку. – Лишнего
говорить тебе не надо, ты в наших делах грамотный. Мы вот тебя внимательно
послушали, много чего занятного ты нам поведал, в общем, хочется тебе поверить.
Так что ты уж будь добр, за слова свои распишись. Понял, о чем я?
– Слово дать, что ли? – спросил Спартак.
– Его, его, – кивнул Володя Ростовский. – Только,
сам знаешь, слово слову рознь. Это тебе не честное пионерское и не
честное, – он хмыкнул, – комсомольское. Сейчас ты еще можешь попятную
сыграть, а мы тебя можем еще простить. После того как скажешь нам: «Верьте
мне», попятный уже не прокатит. И ежели потом окажется, что ты нас, как говорят
хохлы, пидманул, тебя везде найдут, куда б ни заныкался. Это от легавых ты
можешь еще где-то укрыться, но не от нас...
Володя Ростовский говорил тихо и спокойно – почему-то
Спартак представил себе мастера из ФЗУ (в спецовке, карандаш в нагрудном
кармане, металлические очочки на носу), объясняющего очередным ученикам, как
правильно точить заготовку и какие на этом пути ожидают сложности. Правда, от
неторопливого плетения словес этого «мастера» отчего-то становилось очень и
очень не по себе. И взглядом Володя Ростовский жег, что автогеном.
– И когда тебя найдут, то резать станут неторопливо и
вдумчиво, чтобы ты осознал, сколь неправильно поступил. Людей здесь много, о
толковище нашем все вскоре узнают. Узнают про то, кто и что тут говорил.
Поэтому усвой: ежели ты нам соврал, то правда рано или поздно выплывет наружу.
А срока давности у нас нет. Искать будут, пока не найдут. И десять лет, и
тридцать, сколько получится...
Надо отдать должное Володе Ростовскому: запугивать он умел,
качественно запугивал. Ведь это только дешевые бакланы, герои зассанных
подворотен, полагают, что чем громче орешь и чем больше слюны брызжет изо рта,
тем страшнее. На самом деле все как раз наоборот... Да вот только Спартак уже принял
решение. А переигрывать, метаться он не привык. Или, вернее, отвык. Отвык давно
и навсегда.
– Все, как я сказал, так и есть, – произнес Спартак,
глядя Володе в глаза. – Верьте мне.
– Видишь, как оборачивается? Ну и чего теперь
скажешь? – Володя Ростовский повернулся к Мойке. – С кем нам еще
говорить?
– И это правило?! – вдруг в полный голос взревел
Мойка. – Это толковище?!
«Чего ж это он так орет, – подумал Спартак. –
Будто корабельный ревун. Вопли на улице слышны».
– Я так и знал! – надрывался Мойка. – Так и знал!
Всем вам, падлам, на закон положить! С-суки подлые!!!
Его последний, особенно громкий выкрик совпал с иным, не
менее громким звуком.
Удар сотряс дальнюю, где были навалены поддоны, стену сарая.
Головы всех блатных и Спартака рефлекторно повернулись туда. А там сквозь
пролом стремительно вкатывались в сарай густые клубы морозного пара. Из-за них
трудно было что-либо толком разглядеть – ну конечно же, вывалилась часть стены,
никак не могло быть по-другому... Ага, вот в белесых клубах замельтешили темные
силуэты... Застучали по поддонам каблуки сапог...
«Заранее подпилено было, только так», – пронеслось в
голове Спартака.
Мойка проворно наклонился, выдернул из-за голенища заточку,
метнулся к Володе Ростовскому, с разгону попытался вогнать заточенный металл
тому в бок... Но и Володя не в парках культуры и отдыха по жизни прохлаждался.
Звериным чутьем поняв опасность со спины, он прыгнул вперед, на кучу угля,
молниеносно перевернулся и принял налетающего Мойку на выставленную ногу. Миг –
и они сцепились. Один пытался добраться заточкой до горла, другой – выкрутить
руку с заточкой.
– Суки лезут! Подляна! Измена! – сарай сотрясали
крики. – Режь их, воры!!!
И завертелось.
Помещение наполнилось мечущимися, сталкивающимися тенями.
Наполнилось топотом, шорохом угля, треском отдираемых от поддонов досок,
резкими выдохами: «Х-ха!» «Н-на!» «Эп-па!», матом и воплями.
Вот кто-то получил ломиком по плечу, опустился на колени, но
от второго, нацеленного в голову удара увернулся и, крутанувшись на полу,
подсек ноги своему противнику. Вот подошва сапога впечаталась в чью-то
физиономию. Вот Клык, скалясь, неуловимым движением выхватил нож и всадил его в
живот налетевшему на него суке. Вот еще кто-то, получив кулаком в грудь,
отлетел шага на три, но на ногах устоял, встряхнулся и снова бросился в драку.
Спартак увидел, как Марсель выдергивает из угольной кучи лопату и подбивает его
«штыком» под колено, а потом добавляет сверху черенком...
Собственно, пора и уматывать. Это была не его война. Ни за
воров, ни тем более за сук Спартак класть свою жизнь не намеревался. И довольно
глупо было торчать мебелью посреди бойни. С другой же стороны, дрыстливо бежать
– позор. Вот ведь положение...
Долго размышлять не пришлось. Скатившись с угольной кучи, на
Спартака прыгнул кто-то из сук – долговязый, в бушлате и в кирзачах. Ничего
больше Спартак не успел разглядеть, потому как полетел на пол от сильного
толчка. Долговязый обрушился сверху, навалился, сцепил руки на горле. Крепкие
ручонки, однако...
Спартак изловчился, схватил противника за ворот бушлата,
крутанулся, выворачивая воротник, пытаясь завалить долговязого на пол и самому
оказаться сверху. Не получилось. Здоров лось...
Где-то рядом послышался отчаянный, тут же захлебнувшийся
вопль – так орут только перед смертью. Громко звякнуло железо об железо, будто
по тачке вдарили ломом... Спартак ничего не видел – в глазах плавали оранжевые
круги.
Из последних сил он добрался до сдавливающих горло пальцев,
попытался отодрать... Ага, вроде стали поддаваться чужие пальчики. Все же он, в
отличие от безвылазных лагерников, подъелся немного в больничке, запас силенок
вроде бы поболе, должен он пересилить... И тут деловито сопящий противник
наклонился ниже... Только сейчас Спартак узнал его – Тукан, один из людей
Горького. До этого дня они друг с другом ни разу не разговаривали и даже не
здоровались. А вот сегодня, поди ты, убивают друг друга, будто ненавидят долго
и неистово...
Чей-то истошный вопль сотряс помещение:
– Володю Ростовского замочили! Режь их, падл, режь,
православные!
И раньше Спартака не взволновала бы смерть Володи
Ростовского, а сейчас и подавно было глубоко плевать. Свою бы жизнь отбить.
Спартак продолжал отрывать от себя руки долговязого, и странные мысли в этот
момент ползали под черепом. Неужели вся его метеором пронесшаяся жизнь, две
войны, Беата, его полеты, даже Берия и Лондон – все это было лишь для того,
чтобы в угольном сарае его задушила какая-то сука?!
