Ланки смутилась.
– Я не знаю, как это – быть подругой. Я умею только служить.
Сирей все еще смотрела на Бомена.
– Ты не возражаешь, если мы пойдем с вами?
Бомен промолчал.
– Почему он не разговаривает со мной?
– Ты тут ни при чем, Сирей, – промолвила Кестрель. – Ему тяжело разговаривать после… после того, как он покинул дворец.
– Нет, это из-за меня. Он считает меня дурочкой. Но он же сказал, чтобы я не уходила. – Губы Сирей упрямо сжались, словно Бомен отрицал это. – Ты так сказал, и теперь я не уйду.
– Давай поговорим об этом утром, – сказала Кестрель. К Сирей уже вернулась решительность.
– Здесь не о чем говорить. Я пойду с вами и больше не буду принцессой, и любой может смотреть на меня, если захочет, пусть хоть все глаза проглядит. – Она обернулась к Пинто, которая действительно таращилась на нее во все глаза. – Даже маленькие девочки.
Пинто не испугалась.
– Я смотрю на того, на кого хочу.
– Я рада, что ты находишь меня интересной.
– Ты не интересная, – сказала Пинто. – Так, всего лишь красивая.
– Ах, ах! – воскликнула Сирей. – Ланки, ударь ее! Выколи ей глаза! Ах ты, маленькая злючка! Как ты смеешь так разговаривать со мной, я… я… нет, я уже не… Ах! Я не знаю, кто я теперь…
– Пошли, – ласково сказала Кестрель. – Ты можешь лечь рядом со мной, а Ланки будет спать с другой стороны. Хорошо, Ланки? Мы ляжем совсем близко от огня, так что не замерзнем.
Некоторое время спустя все с ворчанием устроились на земле, кроме Мампо, который настаивал на том, что должен и дальше сторожить, и Бомена, утверждавшего, что выспался.
Мампо испытывал перед Боменом легкое благоговение. Бо стал таким спокойным и серьезным. Они с Мампо были почти ровесниками, однако казалось, что Бомен гораздо старше. Как будто он возвратился из далекого путешествия, где узнал то, чего никто, кроме него, не знает. Мампо ни за что бы не решился расспрашивать друга, если бы сейчас, глубокой ночью, Бомен не заговорил сам.
– Ты помнишь Морах?
– Конечно. – Это было так давно, но он ничего не забыл.
– Морах не умерла. Морах никогда не умрет. – Бо помолчал, а затем спросил: – Ты ведь знал об этом, не так ли? Ты тоже чувствуешь это.
– Знал.
– Морах опять во мне, Мампо. Я сделал это, чтобы спасти Кесс.
– Спасти Кесс? Но я думал, что это я… – Мампо запнулся. Он ясно видел перед собой эту картину. Меч Ортиза опускается. Его собственный кулак завис в воздухе. – Я думал, что он собирается убить ее.
– Собирался.
– Тогда как?..
– Я во всем виноват. Я ничего не сделал.
Бомен замолчал, оставив Мампо в недоумении. Несколько секунд спустя брат Кестрель вновь заговорил.
– Если я должен буду уйти, ты присмотришь за Кесс?
– Разумеется. С радостью.
– Она считает, будто никто, кроме нее, не может помочь мне. И ей будет очень тяжело.
– Я буду заботиться о Кесс всю жизнь.
– Я знаю, ты любишь ее.
– Люблю. – Мампо наполнило простое счастье от возможности сказать это вслух. – Как ты считаешь, когда-нибудь, не сейчас, а когда все наши беды останутся позади, она сможет полюбить меня?
– Она и сейчас любит тебя.
– Я не о дружбе говорю.
Мгновение Бомен помедлил. Затем мягко произнес:
– Не думаю. Она вообще не собирается выходить замуж.
Мампо повесил голову. Он не стал спорить с Боменом. Мампо и сам слышал, как Кестрель много раз говорила об этом, еще в старые времена, в Араманте.
– Чего же она хочет, Бо?
– Думаю, она и сама пока не знает.
– А я знаю, чего хочу. Знаю так ясно, словно вижу перед глазами.
– И чего же ты хочешь, Мампо? – Бомен гладил кота, свернувшегося у него на коленях.
– Я хочу жениться. Хочу, чтобы у меня был дом с крыльцом. Еще я хочу сына. Чистенького и опрятного малыша, которого бы все любили. Он будет играть с друзьями, целый день смеяться и никогда не будет одинок.
В свете костра Бомен улыбнулся.
– И как же ты его назовешь?
– Сначала я хотел назвать его именем отца. А потом решил: своим собственным. Он будет Мампо Второй. Тогда можно будет сидеть летом на крыльце и слушать, как дети кричат: «Мампо, пошли играть! Мампо, мы тебя ждем! Мы без тебя не начнем, Мампо!»
– Хотелось бы, чтобы все мы дожили до этого дня, дружище.
В последовавшем затем молчании Дымок обратился к Бомену, зная, что Мампо не слышит его.
– Мальчик, – сказал кот.
– Да?
– Ты видел, как я сражался? Я ведь тоже сражался.
– Да, видел.
– И что, мальчик?
– Что, кот?
– Мне кажется, что я летал. Думаю, что это и есть полет. Если захочешь, я и тебя научу.
– Да, кот. Хочу.
Довольный Дымок замолчал.
Тем временем свет понемногу начал возвращаться на небо. Облака рассеялись. Яркие звезды еще сияли, несмотря на то, что первые размытые бледно-зеленые краски уже появились на востоке. Коровы разбудили друг друга, поднялись на ноги и потянулись к редкой траве. В дальних деревьях проснулись и закричали птицы.
Вдруг Дымок навострил уши.
Издалека раздался слабый звук горна. Та-тара! Та-тара! Мампо вскочил. Ветер донес другой звук – грохот лошадиных копыт. Бомен тоже поднялся на ноги, и кот спрыгнул с его колен.
– Быстро! Просыпайтесь!
Анно Хаз уже был на ногах.
– Что это?
– Всадники, – сказал Бомен.
Теперь все путешественники проснулись и вскочили на ноги. Аира Хаз обнаружила, что рядом с ней свернулась Сирей.
– Кто ты? Боже милосердный, какое прелестное дитя!
Сирей услышала звук копыт и задрожала.
– Они пришли за мной! Не отдавайте меня им! Прошу вас!
– Быстрее, быстрее! – выкрикнул Анно. – Нагружайте повозку!
– Мы должны спрятать ее, – сказала Кестрель матери.
– В повозку, – произнесла Аира, понимая, что времени для объяснений нет.
Сирей и Ланки подняли в повозку и положили рядом с запасами еды, прикрыв одеялами. Всадники появились на гребне холма – целый полк гвардейцев с самим Зохоном во главе.
Люди из племени мантхов даже не пытались скрыться. Они спокойно стояли, дрожа в предутренней прохладе, пока всадники окружали лагерь. Зохон подъехал к тем, кто стоял рядом с костром, и направил на них серебряный молот.
