Колин понимал, что напрашивается на комплимент, но не удержался и спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, если вспомнить… можно, я возьму твой дневник, чтобы освежить память?
– Конечно, – отозвался он. – Позволь мне открыть тебе нужную страницу.
Пенелопа пробежалась глазами по строчкам и нашла отрывок, который искала.
– Вот. Здесь ты пишешь о том, что Англия – твоя родина.
– Даже забавно, что путешествия творят с человеком.
– Что именно? – заинтересованно спросила она.
– Заставляют ценить свой дом, – тихо отозвался он.
Пенелопа устремила на него серьезный взгляд:
– И тем не менее ты постоянно уезжаешь. Колин кивнул:
– Ничего не могу с собой поделать. Это как болезнь.
Пенелопа рассмеялась, и это прозвучало неожиданно мелодично.
– Не смеши меня, – сказала она. – Болезни наносят вред здоровью, а путешествия оказывают на тебя благотворное воздействие. – Она опустила глаза и размотала салфетку, чтобы взглянуть на рану. – Кровотечение почти прекратилось.
– Почти, – согласился Колин, хоть и подозревал, что оно прекратилось полностью. Но как только Пенелопа решит, что он больше не; нуждается в ее заботах, она тут же уйдет.
Вряд ли ей хочется уходить, но таковы ее понятия о приличиях. К тому же она, вероятно, думает, что таково его желание.
Ничто, вдруг с изумлением понял Колин, не могло быть дальше от истины.
И ничто не могло удивить его больше.
Глава 6
У каждого есть свои секреты. В особенности у меня.
«Светские новости от леди Уистлдаун», 14 апреля 1824 года
– Жаль, что я не знала, что ты ведешь дневник, – заметила Пенелопа, снова затягивая салфетку на его руке.
– Почему?
– Ну, не знаю. – Она пожала плечами. – Разве не интересно обнаружить, что человек представляет собой нечто большее, чем кажется на первый взгляд?
Колин помолчал, затем неожиданно для себя спросил:
– Тебе действительно понравилось?
Пенелопа улыбнулась. Колин пришел в ужас. Невероятно! Чтобы он, один из самых популярных и утонченных представителей высшего света, опустился до уровня застенчивого школяра, готового ловить каждое слово похвалы.
И от кого? От Пенелопы Федерингтон, Бог ты мой!
Не то чтобы с Пенелопой было что-нибудь не так, поспешил напомнить он себе. Просто Пенелопа… – это Пенелопа.
– Конечно, понравилось, – отозвалась она с мягкой улыбкой. – Я же тебе сказала.
– А что тебя больше всего поразило? – спросил он, решив, что уже достаточно наговорил глупостей, чтобы останавливаться сейчас.
Она лукаво улыбнулась:
– Вообще-то твой почерк. Он оказался куда более аккуратным, чем можно было вообразить.
Колин нахмурился:
– И как это следует понимать?
– Мне трудно представить тебя склонившимся над столом и усердно выводящим буквы, – ответила она, сжав губы, чтобы подавить улыбку.
Если Колин и нуждался в поводе для праведного негодования, то получил его.
– Да будет тебе известно, что я провел долгие часы в классной комнате, склонившись над столом, как ты изволила выразиться, и практикуясь в каллиграфии.
– Неужели? – сочувственно вымолвила она.
– Угу, – отозвался он.
Пенелопа опустила глаза, явно стараясь скрыть улыбку.
– Так что у меня прекрасный почерк, – добавил он тоном капризного мальчишки.
– О да, – согласилась она. – Особенно мне понравились завитушки. Очень изящно исполнено. У тебя талант.
– Ты уверена? – поинтересовался он с самым серьезным видом.
– Абсолютно, – заявила она, подражая его тону.
Колин улыбнулся, затем отвел глаза, ощутив вдруг необъяснимую робость.
– Я рад, что тебе понравился мой дневник, – сказал он.
– Очень, – задумчиво отозвалась она. – Все так увлекательно и живо написано, и потом… – Она отвернулась, покраснев. – Ты подумаешь, что я ужасно глупа.
– Никогда, – пообещал он.
– Видишь ли, у меня возникло ощущение, что ты получал удовольствие, когда писал эти строки.
Колин ненадолго задумался. Ему не приходило в голову, что он получал удовольствие, делая заметки в дневнике.
Просто он не мог иначе. Как можно путешествовать по дальним странам и не записывать, что ты видел, что испытал и, самое главное, что чувствовал?
Но, оглядываясь назад, он осознал, что каждый раз, когда ему удавалось сочинить удачную фразу, точно выражавшую его мысль, его охватывало странное удовлетворение. Колин отлично помнил, как он писал тот отрывок, который прочитала Пенелопа. Он сидел на берегу, закатное солнце согревало его плечи, влажный песок щекотал босые ступни. Это был божественный миг, полный неги, которую можно ощутить только в разгар лета (или на средиземноморском побережье), и пытался придумать, как описать воду.
Он сидел там целую вечность – во всяком случае, не меньше получаса – с пером в руке, склонившись над дневником в ожидании вдохновения. И когда вдруг понял, что теплую морскую воду можно сравнить с температурой воды в слегка остывшей ванне, лицо его осветилось широкой восторженной улыбкой.
Да, ему нравится писать. Забавно, что он не сознавал этого раньше.
– Хорошо иметь что-нибудь в жизни, – тихо сказала Пенелопа, – что доставляет тебе удовольствие, придает смысл твоему существованию и заполняет время полезной деятельностью. – Она сцепила пальцы на коленях и уставилась на них, словно завороженная. – Я никогда не понимала радостей праздной жизни.
Колин ощутил порыв приподнять ее подбородок, чтобы видеть ее глаза и спросить: «А чем ты заполняешь свое время?» Но он сдержался. Это было бы непростительной вольностью, не говоря уж о том, что он не хотел признаваться себе, насколько важен для него ответ.
Поэтому он задал свой вопрос, не давая воли рукам.
– Да ничем особенным, – ответила Пенелопа, все еще изучая собственные ногти. Затем, после недолгой паузы, вскинула глаза и вздернула подбородок так быстро, что он ощутил легкое головокружение. – Я довольно много читаю. Иногда вышиваю, хоть и не очень хорошо. Конечно, хотелось бы чего-то еще, но…
– Чего же? – поинтересовался Колин.
Пенелопа покачала головой.
– Да так, пустяки. Ты должен радоваться, что имеешь возможность путешествовать. Признаться, я тебе завидую.
