Пришлось перечитать написанное, кое-что уже забылось. Наконец Павлыш снова вернулся в свежую осень частично придуманного, а в чем-то существовавшего в памяти приморского городка.
«— Расскажи еще что-нибудь о Муне, — попросила меня Нина.
— Трудно. Забывается. Все забывается. Остаются какие-то детали, сцены, интересные только мне и, может, еще кому-то. Остальное переходит в книги, статьи, воспоминания, написанные другими, приобретает самостоятельную жизнь и становится чужим. Я помню почему-то ночную дорогу к «Сегеже», вспышки выстрелов из-за скал, чей-то крик… В очерках это звучит совсем иначе.
— Но ты сказал о ком-то другом, кому интересны твои воспоминания.
Я ответил не сразу. Я смотрел на море. Оно было синим, почти фиолетовым. По самому горизонту голубой стрелкой промелькнул рейсовый катер.
— Это девушка? — спросила Нина.
— Да, — ответил я. — Она болгарка. Ее зовут Снежиной. Она тоже была на корабле.
— Ты любил ее?
— Не знаю. Мы с ней как-то сидели на берегу моря. На Муне. Только там приходится сидеть в скафандрах высокой защиты. Это было за день до отлета. Нам было весело. Весело, оттого что мы вдвоем. Мы совершили преступление. Мы украли с корабля сигнальную капсулу. Это не очень страшное преступление, потому что это была не последняя капсула. Мы написали записку, дурацкую записку о том, что спасать нас не надо, что нам хорошо. Потом включили двигатель, и капсула взлетела, накаляясь, превратилась в звездочку, пропала в тучах.
— Как бутылка в море, — сказала Нина.
— Ну да, мы так и думали. Мы тоже живем в море, только оно бесконечное. И капсула будет долго носиться по его волнам. А может быть, ее когда-нибудь прибьет к берегу — к незнакомой планете. А может быть, ее подберет проходящий корабль.
— Смотри, инженер едет, — сказала Нина.
Аэрокар спустился на песок, разогнав любопытных крабов. Инженер махал нам рукой из люка, чтобы мы поторопились. Мы побежали по мосткам, и старые доски гнулись и скрипели от каждого шага.
Мы влезли в тесную кабину.
— На Сухуми? — спросил инженер. — Вы не раздумали?
— Как договаривались, — сказал я.
Говоря так, я вновь перенесся на Муну, снова увидел серое море, низкие рваные тучи, Снежину, стоящую рядом, и свирепые волны, кидавшиеся к ее ногам.
Аэрокар поднялся в воздух и развернулся на юг, к Кавказу.
— Смотрите, — сказала Нина. — Звезда падает. Близко от нас, прочертив золотую дорожку на фоне потемневшего неба, упал метеорит.
— Вестник чужих миров, — сказала Нина.
На приборном щите вспыхнул огонек монитора.
— Это не метеорит, — сказал инженер. — Это, наверно, спутник. Видите, сигнал.
— Подберем? — спросил я.
Инженер кивнул. Аэрокар пошел к месту падения тела.
— Ой! — сказала вдруг Нина. — А если это сигнальная капсула?
— Может быть, — равнодушно сказал инженер. — Только вряд ли. Их перехватывают на внешних планетах.
Нина смотрела на меня. И почему-то мне тоже захотелось поверить, что это сигнальная капсула, которая вернулась домой.
Нина была права. Сигнальная капсула покачивалась на волнах, и на крышке ее ритмично вспыхивал огонек. Капсула требовала, чтобы ее подобрали.
Аэрокар завис над самой водой. Я высунулся в люк и вытащил капсулу из воды. Она была тяжела и с трудом оторвалась от волн. Эта была точно такая же капсула, как та, которую мы запустили со Снежиной с Муны.
Положив капсулу на пол аэрокара, я посмотрел на Нину. Глаза ее были огромны, и в них сияло восхищение перед встречей с чудом, перед Необычайным. И это чувство, это волнение вдруг передалось мне.
— Ну что же вы ее не открываете? — спросила Нина.
— Зачем? — услышал ее вопрос инженер. — Мы ее отдадим в Сухуми на космопункт. Это их дело — вскрывать капсулы.
Нина смотрела на меня, ждала поддержки.
— Откроем, — сказал я. — Ничего не случится. Любопытно все-таки.
— Ты же знаешь, что этого делать нельзя, — сказал инженер. — Что у нее внутри? А если вирус попал? Чужой.
— Нет там никакого вируса, — сказала Нина. — Я знаю, что там.
— Что? — спросил инженер.
— Записка.
— Может быть, — согласился инженер. — Может, даже сигнал бедствия.
Нина не стала ждать. Она повернула крышку, положила ее рядом с капсулой.
— Как внутреннее отверстие открыть? — спросила она.
— Вы все-таки решили? — спросил инженер. — Ну, как хотите.
Он не оборачивался, смотрел вперед, где из синевы на горизонте вылезали розовые вершины Кавказских гор.
— Да, — сказала Нина.
Я показал ей, на какую кнопку надо нажать. Почему-то я ощущал странную слабость. Я знал, что этого не может быть, и в то же время понимал: эта та самая капсула, которая догнала меня, вернула меня в прошлое, которое никуда не делось, которое рядом. И пусть Снежина забыла обо мне, пусть она сейчас за несколько тысяч километров от меня, — от прошлого никуда не денешься. Оно остается в тебе, как бы ты ни старался себя обмануть.
— Как жалко, — сказала Нина. — Капсула пустая.
— Нет, — сказал я. — Если в ней записка, то она находится в боковом отделении. Вот здесь.
И я достал записку.
Нина положила мне руку на плечо, будто успокаивая, будто приобщаясь к чуду.
— Дай погляжу, — сказал инженер.
Я ничего не ответил, пока не прочел записку сам.
— Смотри. Все ясно, — сказал я. — Ошиблись адресом. Это отчет о затмении Юпитера, — на поясе астероидов. Сигнальные капсулы — один из видов связи между лабораториями. Затмение прошло восемь месяцев назад.
Нина смотрела в окно, на белые полоски пены, исчеркавшие синюю воду. Аэрокар пошел на снижение, огни Сухуми притягивали его.
… Я сказал, что мне жарко, и вышел покурить на веранду. Вечер в ресторане был испорчен, и я тому виной. Инженер не понимал, в чем дело, подозревая, что мы поссорились с Ниной и не хотим сознаться. Я курил на веранде. Толстые шершавые виноградные листья покачивались у самых глаз. Только самый наивный дурак поверит, что капсула за три года может преодолеть расстояние в девяносто три световых года. Только последний дурак…
