Меня же предположение о месте Халковой «любовницы» удивляло, забавляло или, в зависимости от настроения, вовсе оставляло равнодушной. Пусть думают, что хотят. Ведь неизвестно еще, что бы подумала я сама, увидев, что одна из девушек, зачастившая к нему на личную территорию, стала преображаться ни по дням, а по часам, прихорашиваться, да еще и почти бесконтрольно заниматься, чем вздумается. Конечно, какие еще выводы оставалось делать местным обитателям?
Даже Табита посмеивалась и глубокомысленно замечала, что, дескать, люди всегда что-нибудь додумывают, а вот мозги для этого есть не у всех, хоть им и хочется в это верить. Я с ней соглашалась, но мысли об этом, то и дело возвращались в мою грешную голову. Не то, что бы я доходила до серьезных размышлений на тему «а каким Халк мог бы быть, если бы мы действительно…», ведь я до сих пор не могла разобраться в его характере и поступках, но, тем не менее, я часто ловила себя на мыслях об этих сплетнях, когда сидела на закате, потягивая чай перед сном или любуясь переливами подаренных мне камней в закатном свете уходящего дня.
Халк в моем представлении был темной лошадкой — человеком со множеством противоречий и тайн. Одни видели его беспощадным тираном, не имеющим ни капли жалости, другие боялись без видимых причин — их тоже можно было понять, один только взгляд мистера Конрада чего стоил, если тот бывал напряжен. А уж если злился…. Хотя такого на моем веку не случалось. Так или иначе, Халк всегда держал себя в руках, только невидимое поле вокруг него менялось, если случалась перемена настроения, да и то, я не была уверена, что кто-то еще ощущал эту совершенно невидимую субстанцию. Но никогда на моей памяти, Халк не кричал, не вопил и не брызгал слюной, скорее наоборот — его сдержанность была чрезмерно прочной даже в критические моменты. Да, чрезмерно. Иногда меня охватывало нелогическое желание пролезть глубже под его защитную оболочку и узнать, чем же хозяин имения является на самом деле? Но в своих попытках я не была особенно настойчива, не потому как не видела в этом смысла, а просто потому что уж больно хорошей кладки была выстроена вокруг него стена.
И все же некоторые моменты царапали мой разум, будто камешки с острыми краями. Халк был проницателен, спокоен, уравновешен, умен и вообще обладал всеми теми качествами, которые необходимо нормальному человеку и бизнесмену. Да, именно нормальному. Но не тирану — владельцу ранчо «Райский уголок» в пустыне. И, тем не менее, Халк упрямо держал имидж одного из самых жестких людей Тали — «слава» о его беспощадном отношении к людским ресурсам успела не по одному кругу обойти город сверху донизу. И ведь была в этом правда — надсмотрщики то и дело гробили чью-то жизнь, не особенно задумываясь о последствиях, потому что никогда не были за это наказаны. Но сам Халк не принимал в этом непосредственное участие, хотя мог бы — смещая ситуацию, как в хорошую, так и в плохую сторону — мог, но не делал. И в этом была странность.
Я несколько раз пыталась завести разговор о характере Халка с Табитой, но она умело уходила от темы, либо оставляла комментарии при себе, чем неизменно повергала меня в пучины еще более глубинного размышления. Вот уже некоторое время мне казалось, что что-то важное оставалось за кадром, словно невидимая рука держала занавески плотно задернутыми, и пробраться к этому у меня не выходило ни на шаг, а посему я оставляла попытки понять то, чего не видела. И все же я продолжала слушать и наблюдать.
Янка поворочалась на грязных простынях, накинутых поверх жесткого матраса на узкой кровати, и окончательно проснулась. Небольшую комнату заливала почти непроглядная серовато-розовая мгла — рассвет только задавался. Рядом раздавался неравномерный храп перепившего накануне Грега, казалось, его зловонное дыхание насквозь пропитало каждый метр убогого помещения.
Янка поморщилась. Настроение ее и без того плохое того и гляди грозило упасть на отметку паршивое, где оно, впрочем, и держалось большую часть времени. А уж после последних событий, так совсем. Она почесала немытую вот уже больше недели голову, пытаясь пройтись пятерней по склеившимся в жирные пряди волосам.
Взгляд бледно-голубых глаз впился в мятую занавеску, прикрывающую пыльное окно, хотя ум обладательницы был полностью сосредоточен на другом — волны злости одна за другой, как прибой ядовитого океана, накрывали ее с головой.
Шерин.
При одной только мысли о ней, Янка стискивала зубы так, что челюсти начинали тоскливо ныть. Какая пройдоха, какая подлиза, какая изобретательная стерва! Сознание вновь заполонили картинки — вот она идет, вся цветущая через двор — новая маечка, чистые джинсы, вся цветет и благоухает. Вот она раздает кепки, чтобы не пекло головы сборщикам кукурузы, вот она приносит перчатки женщинам в бараках, чтобы руки об кусты не царапали…. Мать Тереза, что б ее черти хватили! С самого начала ведь пристроилась у хозяина под боком и времени даром не теряла. Сначала повадилась чаи гонять с Халком, а потом и второй браслетик получила, прибарахлилась. Просто немыслимо!
Янка вновь и вновь исходила от плохо сдерживаемого гнева. А она сама? Как ни крутилась, как ни старалась пробиться повыше по положению, только и добилась того, чтобы по ночам ублажать этого мужлана…. Она с ненавистью покосилась на спящего Грега.
Вот уже месяц, как Янка спала с начальником стражи, а пользы все не было. Но ничего. Будет и на ее улице праздник. Да еще какой! Пирушка с пивом и почестями, с крабами и икрой. Вот только дождется она, когда копия будет готова, тогда и повеселиться по-настоящему. А пока — да, придется потерпеть — повыслушивать грязные словечки от этого старого солдафона, поскрипеть зубами при ходьбе от натертых, как наждачкой, саднящих при ходьбе бедер, да поприкидываться поласковей. Ничего. Случались вещи и похуже этих. Потерпит. Янка не теряла уверенности, что дело того стоило. Нетерпеливо поднявшись с кровати, она начала искать свою одежду, разбросанную по полу, то и дело морщась от бардака — валяющихся везде пустых пивных банок, окурков и пропитавшего комнату зловонного запаха алкогольных паров. Ну и свинство…
Натянув на голое тело белую, заляпанную многочисленными пятнами и неоднократно порванную об острые шипы кустов, майку, а затем и юбку, Янка немилосердно пихнула в бок Грега.
От тычка тот только почмокал сухими, растрескавшимися губами, поворочал во рту языком, затих ненадолго, а через секунду уже снова продолжил храпеть.
— Проснись! — Прошипела Янка и яростно потрясла его за плечо. — Закрой дверь за мной, мне в барак пора, скоро уже наши проснутся!
Грег издал особенно громкий храп, прервавшийся на середине, будто хозяин глотки подавился куском войлока, и после некоторой паузы неохотно открыл глаза.
— Чего? — Хрипло спросил он, почти не соображая, где находится, и зачем его трясут.
— Проснись, говорю! Дверь закрыть надо!
— А-а-а….
Уже стоя у двери, Янка напоследок кинула прощальный взгляд на голую, покрытую шрамами грудь Грега, так часто нависающую над ней в последнее время, внутренне передернулась от отвращения и спросила:
— Когда готов-то будет?
