На воде качался грубо сколоченный плот, привязанный к берегу тонким куском бечевки.
— Откуда он здесь?
Иржик шагнул на него, закрепил фонарь, не замечая, что Пугало стоит рядом с ним.
— Сделал, когда отрыл колодец, — просипел он. — Залезайте. Надо уплывать.
— Ты знаешь дорогу?
— Она тут одна.
Женщина с ребенком расположилась на «носу», я в середине, заметив два шеста, лежавших на досках. Плавучая конструкция выдержала наш вес, хотя и глубоко просела в воду. Иржик перерезал бечевку, взял один из шестов и оттолкнулся от берега.
— С Богом, — услышал я тихий шепот женщины.
Пугало в ответ отсалютовало, приложив два пальца к мориону со страусовыми перьями.
Плот, подхваченный неспешным течением, медленно поплыл по узкому туннелю. Потайной фонарь давал немного света, рассмотреть пещеру, по которой мы плыли, оказалось непросто.
Стены были сглажены водой, черно-серые и унылые, они порой так сужались, что плот задевал их краями. Кожевник неспешно орудовал шестом, стараясь держаться середины русла, женщина баюкала ребенка, я сидел без дела, положив руку на кинжал, и ждал неприятностей.
Довольно скоро поток воды стал чуть быстрее, и я услышал негромкий шум, какой бывает на речных перекатах.
— Впереди пороги? — обернулся я к Иржику.
— Бери шест. Будет нужна помощь, — хрипло ответил он из темного провала капюшона.
Я взял вторую палку, встал на «носу», сказав женщине:
— В середине безопаснее. Будь там.
Она молча подвинулась, уступая мне свое место.
Пороги оказались несложными. Всего лишь череда низких ступеней. Мы упирались шестами в неглубокое дно, помогая плоту сползать по ним все ниже и ниже, до тех пор пока не начался следующий туннель. Он шел под уклон, скорость ручья здесь была еще больше, и дорога круто поворачивала влево.
Я подышал на озябшие руки, радуясь, что избавился от кирасы. Здесь она была совершенно ни к чему.
— Долго нам плыть?
— Не знаю, — после недолгого молчания ответил Иржик.
Я не сразу заметил, когда мы оказались в большой пещере природного происхождения. Потолок ушел вверх, стены отодвинулись. Из гладкой маслянистой воды, словно зубы дракона, торчали черные шершавые камни. Мы вновь взялись за шесты, следя за тем, чтобы не напороться плотом на такой клык.
Заплакал ребенок, и эхо загуляло вокруг нас, призрачными летучими мышами носясь по большой пещере. Женщина что-то зашептала младенцу, закачала его на руках, и тот быстро успокоился.
— Левее! — сказал я, заметив, где находится выход.
Возле него на правой стене висел человек, точнее, то, что осталось от верхней половины его тела.
— Что-то такое я и ожидал увидеть, — пробормотал я, кладя шест.
Слизняк — темная душа, предпочитающая мрак, влажность, подземелье и покой. Она слишком ленива, чтобы охотиться, и предпочитает спать, если, конечно, ее не тревожат.
Тварь повернула в нашу сторону иссушенную голову и ударила удлинившейся в семь раз когтистой лапой, точно плетью. Я в ответ швырнул знак, используя кинжал как пращу.
Противно зашипело, пошел дым. За спиной громко, с надрывом снова заплакал ребенок.
— Веди ровно! Ускорься! — Я поставил над плотом фигуру защиты, впитавшую в себя следующий удар.
По воде пошли волны, плот закачался, и я едва не полетел за борт. Понимая, что тварь сидит слишком высоко и без лестницы добраться до нее, чтобы ткнуть кинжалом, не получится, я выдернул из воздуха золотой шнур. Стеганул им, обматывая вокруг запястья темной души и останавливая третий удар.
Свободный конец я швырнул вверх, к потолку. Это дало нам несколько секунд, чтобы проскочить мимо нее. Обездвиженная гадина лишь противно шипела.
Мы влетели в туннель, оставив слизняка ни с чем.
Теперь ребенок плакал безостановочно. Капюшон упал с головы женщины, и я понял, что не ошибся — ее лицо было очень красиво. Я взглянул в ее расширенные от страха глаза и, убирая кинжал в ножны, успокоил:
— Опасность миновала. Все хорошо.
— Это была душа? — просипел Иржик, сжимая шест, точно тот мог его спасти. — Я видел что-то…
— Когда страж работает, порой их становится видно.
— Ты убил ее?
— Нет.
Больше он вопросов не задавал.
Ребенок наконец затих, а потолок начал с катастрофической скоростью опускаться. Река ныряла под нависающую скалу.
— Вниз! — Информатор бросил шест, упал на спину, вытянувшись.
Женщина положила ребенка и легла рядом. Я с грехом пополам разместился на самом краю. Места не хватало. Пугало спрыгнуло в воду, хотя ему-то камень повредить ничем не мог.
Чувствуя спиной неровность бревна, я смотрел, как в двух дюймах от моего лица проплывает шершавый потолок. Голову поднять было невозможно, так что оставалось слушать, как шумит вода.
Подумалось, что я-то знаю — выход есть, а каково было тому, кто проплыл здесь впервые? Ему оставалось лишь молиться.
Камень перед глазами внезапно превратился в бледно-серое рассветное небо. Плот выплыл на большую воду, закачался сильнее. В лицо дохнул свежий, ледяной ветер. Мне показалось, что сильно похолодало.
Иржик уже стоял на ногах, пытаясь шестом дотянуться до дна, но Будовица была широка и полноводна. Я понимал, что он хочет как можно быстрее пристать к более низкому берегу, хотя опасность того, что нас кто-то увидит, минимальна. Все еще слишком темно.
Мы находились на излучине реки, и город отсюда можно было рассмотреть с большим трудом. Он вот-вот должен был скрыться за поворотом.
Черные силуэты церковных шпилей, еще более черные и широкие тени — дымы пожаров, смешивались между собой и тянулись вверх. Колокола звенели слабо, истерично. Захлебываясь.
— Вы спасены, ваша милость, — сказал я. — В отличие от вашего города и тех, кто сейчас умирает за вас.
Секунду он молчал, затем снял капюшон.
— Когда ты догадался? — спросил у меня князь Млишек Жиротинец своим обычным голосом.
— В колодце, — сухо произнес я, заметив на низком берегу Пугало, которое, привстав на цыпочки, тоже наблюдало за пожарами. — Руки вашей жены слишком нежны и аккуратны для спутницы кожевника и того грязного дома, где я недавно побывал. Да и черты лица… Я знаю, как выглядят благородные чергийки. Относительно вас я бы не догадался. Хороший расчет. Вы ничуть не отличались от кожевника. Плащ, капюшон, сиплый голос.
— Раз ты понял так рано, то почему поплыл?
— А у меня есть выбор? — нехорошо усмехнулся я. — Разгоряченным от крови наемникам все равно, кто перед ними, страж, князь или зеленщик. К тому же зачем обрекать женщину и ребенка на верную смерть. Я не жалею о своем решении. Хотя меня и ждет неприятный разговор в Арденау.
