— Все священники теперь возле часовни на той стороне крутятся. Где девица видела ангела.
— Да не могла она ничего видеть! — возмутился его товарищ. — Она от рождения слепая!
— Вот потому и видела, что не видела! — заспорил тот. — Так отец Селико говорил! А он-то поболе, чем ты, знает!
— А почему музыка играет?
— Музыкант репетирует. Он часто сюда приходит. Но церковь откроется только после воскресенья.
— А что будет в воскресенье?
Мальчишка многозначительно посмотрел в шапку:
— Если уж вам лень у других узнавать, господин, то вы нам еще медяк на хлебушек подкиньте.
Я рассмеялся его нахальству, кинул два.
— Служба торжественная. Кардинал приедет. Из Риапано, говорят. Чтобы провести мессу для уважаемых жителей города. В честь явления.
— Как мне попасть в церковь?
Мальчишки переглянулись.
— Не знаем, — ответил тот, что выглядел постарше.
— Врать ты не умеешь, приятель. — Между указательным и средним пальцем я держал серебряную монетку.
Дети наклонились друг к другу, пошушукались.
— Ладно, дядечка. Проведу.
Мальчик забрал денежку, отдал ее своему приятелю, который тут же спрятал сокровище за пазуху.
— Идемте, дядечка.
Он отвел меня в переулок, огляделся и точно котенок юркнул в распахнутое слуховое окошко, находящееся на уровне мостовой. Надо признаться, туда бы я не пролез при всем желании.
Лицо мальчишки появилось в окошке:
— Идите к подвалу, вон тому. Я щас дверь открою.
Спуск в подвал тоже был на улице, закрытый стальным щитом. Клацнула задвижка, я поднял нелегкий люк, спустился вниз. Мальчишка проворно защелкнул замок:
— Если дядька Микель узнает, что я снова здесь лазаю, он уши оторвет. Давайте быстрее, дядечка.
Подвальное помещение под домом, с низким потолком и затянутыми паутиной углами походило на лабиринт. Лестница вывела нас в полутемный коридор. Здесь сильно пахло квашеной капустой и кошками. Где-то за дверью, надрываясь, кричал младенец. Шустрый мальчишка бежал вперед, так что мне оставалось лишь поспевать за ним и не врезаться головой в вязанки лука, свисающие с потолка.
Черный ход вывел нас в маленький внутренний двор дома — грязный, неухоженный, с покосившейся голубятней возле забора.
— Через забор вам, — сказал мальчишка и, больше ничего не объясняя, скрылся в здании.
Я так и поступил, благо перебраться через преграду было несложно. Церковный двор оказался еще меньше — такой тесный, что напоминал комнату в какой-нибудь провинциальной таверне. Орган продолжал играть, и даже толстые каменные стены не могли приглушить его величественные звуки.
Маленькая калитка была полуоткрыта, так что я вошел. Кроме звука органа я слышал, как находящиеся внизу подсобные рабочие раздувают мехи музыкального инструмента. Узкими закутками вышел на балкон, откуда открывался вид на колоннаду, пустые скамьи и ярко-желтый узор на полу от витражей, в которые светило солнце. Спустился вниз по витой лестнице, решив не мешать невидимому органисту, и сел на первую скамью.
Закрыл глаза, слушая музыку. Она была грандиозной, объемной и, казалось, пронзала тебя насквозь.
— Потрясающе, — прозвучал у меня над ухом голос Проповедника. — В кои-то веки ты доволен, находясь в церкви.
— Чудесная музыка, — в ответ произнес я. — Не побоюсь этого слова — божественная.
— И мнится мне, что я слышу ее в первый раз. — Он был немного растерян. — К какой это молитве?
— Не имею понятия.
— Тогда чему ты улыбаешься?
— Тому, что мой долгий путь окончен.
Он глянул на меня как на сумасшедшего. Хмыкнул и пристроился на лавке, не желая больше ничего спрашивать. Так мы и сидели, пока звуки не стихли под сводами.
Органист вошел в зал, и оказалось, что это женщина. В руках она держала стопку исписанных нот и на ходу что-то черкала в них грифелем, не замечая меня. Так что я отлично смог ее рассмотреть. Очень маленькая, худая и тоненькая, как девочка. Из-под бархатного берета гильдии музицирования во все стороны торчали вихрастые черные волосы. Они сильно отросли и падали ей на плечи. Миловидное лицо было сосредоточено, лоб нахмурен, красивые губы сжаты, а в углах немного раскосых восточных глаз, характерных для тех, у кого предки жили в Илиате, появились морщинки.
— Редко можно встретить в церкви женщину-музыканта, — громко сказал Проповедник.
Разумеется, сказал для меня, не думая, что кто-то другой его услышит.
Но она услышала и, вздрогнув, едва не уронила ноты, поймав их в последний момент покалеченной рукой. Прищурившись, девушка с подозрением глянула на Проповедника, хотела что-то сказать и наконец увидела меня.
— Здравствуй, Кристина, — негромко произнес я.
— Привет, Синеглазый, — ответила та, кого я так долго искал.
Воцарилось молчание. Пораженный Проповедник таращился на нас, как паломник на снизошедшего на его молитвы святого.
— Твой конь скучает.
Ее плечи расслабились, и она вздохнула:
— Я тоже очень скучаю по Вьюну. Но сейчас ему лучше быть с Мириам, чем со мной. Как ты меня нашел?
— Череда случайностей и везение. Хочу вернуть тебе кое-что.
Я протянул своей бывшей напарнице браслет из дымчатых раухтопазов. Вот теперь страж действительно была поражена. Ее ноты — музыка, в которой девушка души не чаяла, — упали нам под ноги. Я видел, как дрожат ее пальцы, когда она забирала свой браслет.
— Нам надо серьезно поговорить, Людвиг. — Ее голос сел и звучал хрипло, но глаз она не опустила.
— Именно это я и хотел предложить.
Комнаты, которые она снимала, находились над большой аптекой, на втором этаже. Вход был через торговый зал. Седовласый и седобородый аптекарь, маленький и нелепый, посмотрел на меня поверх увеличительных стекол, закрепленных у него на носу, но ничего не сказал, вернувшись к весам, на которых отмерял какое-то коричневое снадобье для покупателя.
Шурша юбкой, Кристина бросила ноты на комод, достала из него бутылку вина, два бокала:
— Ты все еще пьешь красное?
— Время от времени.
— Открой. — Она села за стол, маленькими пальцами здоровой руки перебирая гладкие дымчатые камни. — Значит, ты нашел его?
Имя не прозвучало, но было и так понятно, про кого она спрашивает. Про Ганса.
— Да. — Я вытащил пробку из бутылки, плеснул в бокалы вина, сел напротив.
— И выжил. Ты всегда был везучим, Людвиг. Везучим, как черт. — Она горько усмехнулась. — В отличие от него.
