В июне она сдавала выпускные экзамены, и в клуб мы ездить
перестали – папаня запретил.
– До осени – никакой стрельбы, – отчеканил
он. – Пусть получит аттестат, подготовится к вступительным экзаменам,
сдаст их, а потом может делать что хочет.
Во мне забрезжила слабая надежда на отпуск. Без малого два
года, как я пашу на эту семейку без выходных. Может, мне дадут все-таки
вздохнуть? Я осторожно поинтересовался собственными перспективами, на что
папаня вместо ответа велел позвать Дану.
– Ты еще собираешься худеть или уже достаточно? –
спросил он.
– Еще двенадцать килограммов осталось.
– Помрешь от истощения, – проворчал Михаил
Олегович. – Что от тебя останется-то? Ни кожи, ни рожи, ни бородавок.
Может, остановишься?
– Нет. Смотри, – она захватила пальцами упругие
складки на животе и бедрах, – вот это все лишнее, это надо убрать.
– Ну, как знаешь. Значит, придется еще поработать.
Мы сошлись на том, что заниматься с Даной до окончания
вступительных экзаменов в институт я буду только один раз в день, по утрам.
Естественно, на зарплате это не скажется. То есть вставать придется по-прежнему
рано… Жаль. Никаких особых выгод получить не удалось.
Но лето я все равно провел отлично. У меня появилась очень
славная девушка, Оля, она работала приемщицей в химчистке, куда я сдавал свои
шмотки. Свободного времени у меня было навалом, каждый день в девять утра я
освобождался, и если Оля не работала, мы ехали на пляж или за город, а то и
просто катались на машине, гуляли, ходили в кино или заваливались ко мне домой,
а если работала, я предавался сладостному безделью. К этому времени я уже купил
себе комп и мог в полный рост наслаждаться любимыми играми в домашних условиях.
Но экзамены – и выпускные, и вступительные – закончились,
Дана поступила в свой институт, и папаня снова изменил мне график. Теперь мы
ездили в клуб по вторникам и четвергам во второй половине дня, после того, как
Дана возвращалась из института, по воскресеньям – с утра, а в остальные дни
занимались дома с шести до восьми вечера. За лето Дана, несмотря на ежедневные
двухчасовые занятия, не сбросила ни грамма, и я подозревал, что она просто ела
не то, что нужно, и нарушала режим. Но это, учитывая экстремальность ситуации и
нервное напряжение, вполне объяснимо и простительно. Без сладкого голова плохо
работает, это общеизвестный факт.
В конце сентября ожидалось большое семейное торжество –
Владимиру Олеговичу исполнялось сорок лет. Трубите, фанфары! Дана всю плешь мне
проела разговорами о том, что ей подарить любимому дяде. И вдруг за два дня до
юбилея Владимир повредил ногу, причем как-то серьезно. Ему наложили лангету и
велели лежать или сидеть, но ни в коем случае не ходить. Изначально
предполагалось, что день рождения, выпавший аккурат на воскресенье, будет
отмечаться в ресторане, но в пятницу к вечеру, после того как Володя оказался
закованным в лангету от щиколотки до бедра, торжество отменили.
В воскресенье утром я повез Дану на тренировку по спортингу.
Подарок она наконец купила и всю дорогу из клуба домой предвкушала, как вручит
его дядюшке, и как он будет рад. Мы только-только пересекли Кольцевую, как
зазвонил мой мобильник.
– Вы где?
Папаня. Голос какой-то странный. Чужой. Глухой.
– МКАД пересекли. Через полчаса будем дома.
– У нас несчастье. Володя умер. Ты там Дану подготовь
как-нибудь.
Я сидел как пришибленный, не в силах пошевелиться. Дану
подготовь… Меня бы кто подготовил. Как же так? Еще вчера вечером он был живой и
почти совсем здоровый, от травмы ноги никто не умирает, а все остальное у него
было в полном порядке.
Дана была в таком шоке, что даже не плакала.
Возле подъезда нас поджидала Лариса Анатольевна. Едва Дана
вышла из машины, мать бросилась к ней, обняла и повела домой, даже не
оглянувшись на меня. То есть дала понять, что мне тут делать нечего и в моем
присутствии никто не нуждается. Оно и понятно. Кто я им? Наемный работник,
домашний персонал. А к Владимиру Олеговичу так и вовсе никакого отношения не
имею. Что же касается Даны, то без меня девочка не пропадет, в доме полно
людей, одна она не останется.
Я был уверен, что в течение как минимум недели не
понадоблюсь: какие могут быть спортивные занятия, когда в семье горе? И страшно
удивился, когда на следующий день вечером мне позвонил участковый Дорошин.
– Надо бы пересечься, – коротко попросил
он. – Если можно, прямо сейчас.
Мы встретились возле станции метро «Чистые Пруды» и уселись
за один из расставленных вдоль бульвара столиков. Дорошин был в гражданском и
взял пиво, я тоже себе позволил: из-за пробок на дорогах не рискнул садиться за
руль и приехал на метро.
– Сегодня было вскрытие, – начал Дорошин, слизав с
губ пену. – Беда пришла в кишлак Руденко, как это ни прискорбно. В
организме Владимира Олеговича обнаружили лошадиную дозу сильнодействующего
сердечного препарата.
– Он дозировку перепутал? – догадался я.
– Да нет, Паша, там таблеток столько, что не
перепутаешь. Можно вместо одной выпить две, но не двадцать же. Следователь
сегодня начал допрашивать всех членов семьи по очереди. Вчера они с самого утра
потянулись к покойному поздравлять с днем рождения и дарить подарки. Все
приходили, кроме племянницы, которую ты увез на тренировку. Приходили в разное
время, кто в начале девятого, кто в девять, кто в десять. Причем, кроме членов
семьи, никто больше в квартиру не заходил. Потом Владимиру Олеговичу стало
плохо, жена вызвала «Скорую», его увезли, но, к сожалению, не довезли, он
скончался по дороге в больницу. Однако врачи, пока еще пытались его откачать,
что-то такое почуяли и звякнули в прокуратуру и нам. Следователь тут же сделал
стойку, видать, настроение у него было хорошее, боевое, дело возбудил и
помчался на квартиру к покойному с обыском. И что ты думаешь? В комнате чашка
стоит, огромная такая, керамическая, в ней – остатки чая. В мусорном ведре –
пустая конволюта от сердечного препарата. Эксперт эту конволюту – хвать! И тут
же порошочком обработал. Ни одного следа. Ни единого. Все стерто. Вот и скажи
мне, может человек регулярно доставать из конволюты таблетки и не оставить на
ней ни одного следа? Не может. Да и зачем человеку, имеющему совершенно
здоровое сердце, принимать эти таблетки? Бред же, согласись. Да еще двадцать
штук. Кстати, таблетки принадлежат матери покойного, ей врач их уже много лет
прописывает.
– Может, это не ее таблетки, а просто такие же? –
предположил я, с трудом переваривая услышанное.
– Да нет, Паша, не такие же, а именно что ее. Из
квартиры Владимира Олеговича следователь поскакал к его брату и задал вопрос в
лоб: мол, откуда у покойного препарат. И матушка его сначала сразу сказала, что
принимает такой же, а потом пошла к себе в комнату, чтобы принести свое
лекарство и показать следаку. Возвращается и говорит: было три упаковки, а
осталось только две, одна куда-то подевалась. Вот и считай. Стянул кто-то у бабушки
таблетки и Владимиру Олеговичу в чай сыпанул. Чашку с остатками чая следователь
с места происшествия изъял, эксперты быстренько посмотрели – все точно,
таблетки там растворены. Это я все к тому тебе рассказываю, что завтра с утра
тебя следователь вызовет, и если тебе есть что мне сказать, ты скажи лучше
прямо сейчас. Время дорого. Я бы до завтра что-нибудь успел. Вот ведь гнилое
дело! Вся семья под подозрением, все к покойному приходили, и каждый имел
возможность его отравить. Хорошо хоть тебя и девочки не было, все-таки на два
человека меньше. Ну и Музу Станиславовну вычеркиваем.
