— Здравствуйте, — небрежно кивнула хозяевам дворняжка, даже не взглянув на Лоскутика.
Собаки принялись внимательно разглядывать товары, выставленные на полках.
— Не купить ли нам дюжину чашек? — спросил белый пудель с пушистой кисточкой на хвосте.
— Или ножницы — подстригать шерсть?
— Может быть, сотню булавок?
— Ах да! Не забыть бы щётки и расчёски! В прошлый раз мы забыли их купить.
Нет, собакам положительно нравилось разыгрывать из себя солидных покупателей.
— Впрочем, все чашки в этой лавчонке битые, — высоко подпрыгнув, презрительно тявкнула дворняжка.
— А ножницы — тупые! — подхватил пудель с кисточкой на хвосте, взлетая к самой верхней полке.
— Булавки гнутые!
— Что за дрянная лавчонка! Все расчёски без зубьев!
Двенадцать собак подошли поближе и оскалили белые зубы.
Зубы были такие белые, как будто все собаки аккуратно чистили их зубным порошком утром и на ночь, не пропуская ни одного дня.
— А, вспомнила, — тявкнула дворняжка, — нам нужны краски!
— Краски! — зарычали разом все собаки, поставив двадцать четыре белые лапы на прилавок.
Лавочница тут же упала в обморок.
Лавочник выпустил руку Лоскутика и, весь дрожа, покорно полез на полку, посыпая упавшую жену чашками, блюдцами, булавками, расчёсками и ножницами.
Он положил на прилавок коробку с красками. Было ясно, что сейчас он безропотно отдаст все товары, до последней иголки.
Надо признаться, что Лоскутик не стала особенно задерживаться в лавке. Голова, руки и ноги у неё почему-то перестали болеть, чихать она тоже перестала, и, схватив краски, Лоскутик вихрем вылетела на улицу.
Глава 8
День рождения по-облачному
— Теперь куда? — спросила Лоскутик.
— Увидишь, — тявкнула дворняжка.
Пробежав мимо кособоких домишек, державшихся только потому, что они никак не могли решить, на какую сторону им завалиться, собаки привели Лоскутика на сухое картофельное поле.
— Познакомься, — с достоинством сказала дворняжка. — Это мой друг. Бывшее картофельное поле.
Но Лоскутик с оторопелым видом только молча смотрела на сухие грядки.
— Ну кланяйся же, — сердито шепнула ей дворняжка, — скажи что-нибудь… Скажи, что рада познакомиться…
— Здравствуйте! — Лоскутик растерянно поклонилась картофельным грядкам. — Я очень рада…
Все собаки подбежали к дворняжке и, путая лапы и головы, стали сливаться вместе во что-то одно белое и непонятное, из чего постепенно вылепилась голова с двумя косицами и широким носом, толстый живот со связкой ключей на поясе, напоминающий живот Мельхиора, и кривые ноги с торчащими коленками — точь-в-точь ноги лавочницы.
— Ну, теперь огорчи меня чем-нибудь, — вздохнуло Облако, — мне сейчас надо как следует огорчиться.
— Огорчиться?! — удивилась Лоскутик.
— Ой какая ты скучная! — нетерпеливо воскликнуло Облако. — Ну конечно, огорчиться, а то как же? Тогда я заплачу и пойдёт дождь.
— Но я не хочу тебя огорчать! — взмолилась Лоскутик. — И мне не нужно этого… ну, твоего дождя. Я не знаю, какой он.
— Кончай болтать! — нетерпеливо громыхнуло Облако. — Давай огорчай!
— Но я не знаю, как, — растерялась Лоскутик.
— А всё равно. Ну хотя бы скажи: «Я тебя не люблю!»
— Я тебя не люблю… — послушно повторила Лоскутик.
— Что?! — Брови Облака поднялись и сошлись на лбу уголком. Облако моргнуло, слезы так и потекли из его глаз. — Я так и знало, что всё кончится очень плохо. Но я надеялось… Думало, мы на всю жизнь…
Облако взмыло кверху. Лоскутик попробовала удержать его за ноги, но ухватила только мокрую пустоту.
— Постой! — крикнула Лоскутик. — Ты же само сказало, чтобы я это сказала!
— А ты бы не говорила! — гулко всхлипнуло Облако, поднимаясь ещё выше.
— Имей совесть! Я же не знала, что ты огорчишься!
— Нет, знала. Я же тебе сказало… о… огорчай… — Голос у Облака стал похож на эхо, ветер нёс его куда-то мимо Лоскутика.
— Так я же понарошку сказала! Не по-правдашнему!
Но Облако уже не отвечало. Оно вытягивалось, таяло.
Оно больше не было похоже ни на Лоскутика, ни на Мельхиора, так — на кучу белых перьев, выпущенных из перины и не успевших разлететься в разные стороны.
Чтоб не видеть этого, Лоскутик закрыла лицо руками.
Она упала на сухую грядку и заплакала, кашляя от пыли.
— Что ты! Что ты! — послышался виноватый голос.
Лоскутика с головой накрыло что-то туманное, мокрое и тоже всхлипывающее.
— Фу! От сердца отлегло. А то, как ты сказала «не люблю», я чуть не испарилось. Есть на свете слова, которые нельзя говорить даже понарошку. Наверно, это и есть как раз такие слова.
Облако высморкалось в свой талантливый носовой платок, глубоко вздохнуло и перестало всхлипывать.
— Как же мне теперь огорчиться?
Облако задумчиво огляделось кругом, подпёрло щёку ладошкой и вдруг жалостно заголосило:
— Бедные вы грядки картофельные! Сухие, разнесчастные! Ничего на вас не вырастет! Не будете никогда красивыми, зелёными!..
Оно наклонило голову, как бы прислушиваясь к себе: в нём что-то поплёскивало, булькало, переливалось.
— Всё в порядке. Огорчилось, — деловито сказало Облако и, дёрнув себя за ухо, поднялось кверху.
Кап! Кап!.. На нос Лоскутику шлёпнулась тяжёлая капля. Вторая упала на лоб.
— Что это? — неуверенно спросила Лоскутик.
Кап! Кап! Кап!..
В воздухе повисли серебряные нити. Капли застучали по плечам, по лицу. Платье Лоскутика намокло. Лоскутик протянула руки, сложила ладошки ковшиком. Набрала воды.
— Спасибо тебе, Облако! — закричала Лоскутик, подняв кверху лицо. Вода полилась ей в рот. Лоскутик засмеялась от счастья.
Запахло мокрой землёй. Между грядками заблестели лужи.
По лужам запрыгали первые пузыри.
— Вода с неба!
— Не за деньги!
— Сюда!
