Паж съежился под тяжелой рукой короля. Крепко прижал ладонь к губам, у него зуб на зуб не попадал от страха.
– Пустое, – нетерпеливо дернул плечом король. – Глупости и бредни. Пора начинать, поторопись!
По знаку Каргора ввели братьев-рыбаков, рослых, рыжеволосых. У обоих были мужественные, открытые лица с добрыми веснушками на щеках. Звон цепей сопровождал каждый их шаг.
Невнятный ропот пронесся по залу и стих.
Кто-то из подручных слуг кучей вывалил на стол перед судьями спутанную рыболовную сеть. Кое-где поблескивала прилипшая чешуя.
– Это они, они! Что, попались, голубчики! – вдруг взвизгнул Игран Толстый. Он оперся ладонями на скамью и неуклюже приподнялся. – Это они украли мою чудесную посуду! Золотую и серебряную. Я их узнаю, хотя я их не видел. То есть я их видел, только вот беда, не мог разглядеть толком. А как их разглядишь, если эти разбойники и негодяи были в масках?
Гул возмущения волной прокатился по залу:
– Коли не разглядел, так и молчи!
– Такие честные парни!
– Мы все их знаем! Они не воры!
Король окинул беглым взглядом толпу и резко повернулся к Каргору:
– Довольно! Молчать! Вина их доказана. Зачитай приговор, судья!
– Мы никогда не видели этого толстого господина. Не понимаем, о чем он говорит! – крикнул старший из братьев. Он поднял руку. Зазвенели цепи. – Клянусь, наша совесть чиста!
– А почему рыболовная сеть оказалась на дороге? Чья она? – Каргор посмотрел на рыбака своими леденящими душу глазами.
– Мы вернулись с ловли как всегда. Сеть повесили сушиться на жердях возле дома. Потом она пропала. Это святая правда! – упрямо тряхнул головой старший брат и сделал шаг вперед. Но рука стражника тяжело надавила ему на плечо.
– Посуда! Моя посуда! – снова взвизгнул Игран Толстый. Он с мольбой протянул к судьям руки с розовыми, как у младенца, пухлыми пальцами, заговорил угодливо, льстиво: – Господа, добренькие судьи! Пусть они отдадут мне мои кубки и подносы, а потом делайте с ворами что вашей милости угодно. Мне все равно, только верните мне мое добро!
– Мне надоел этот человек. – Король нетерпеливо нахмурился.
Двое стражников вмиг подхватили Играна Толстого под мышки и стянули с лавки. Они пронесли коротышку через весь зал, а он истошно выкрикивал что-то, болтая в воздухе толстыми ножками. Стражники вынесли его из дверей. Писклявый голос затих.
Каргор медленно-медленно развернул свиток.
Пальцы не слушались его, словно это была не бумага, а скатанный в трубку лист железа. На впалых висках проступили капли пота.
– Именем справедливейшего из королей, – начал он. Голос его звучал глухо и невнятно, словно доносился из-под земли. – Братья-рыбаки Ниссе и Лесли с Окуневой улицы из дома, что напротив лавки башмачника, виновны в ограблении достопочтенного господина Играна Толстого! Улики налицо, и вина их доказана. Суд присуждает их к вечному заключению. Отныне и до скончания жизни они не увидят никого и никто не увидит их!
Из глубины зала послышались громкие горячие голоса:
– Они же ни в чем не виноваты, за что?
– Не они первые ложно осуждены!
– Где пекарь и его подмастерья? Где кузнец Верлик?
Надрывно зарыдала какая-то женщина:
– Ниссе, мой Ниссе, родной!
Зал грозно шумел. Невидимые в полумраке люди вскакивали с мест, и гнев волнами прокатывался по их рядам.
– Каргор, надо кончать… – торопливо, шипящим шепотом приказал король. Паж съежился возле него, сжался комочком. – Скрепи приговор печатью!
Но Каргор почему-то медлил.
– Ну! – бешено топнул ногой король. – Торопись! Разве ты не видишь?.. – Каргор медленно потянулся к большой печати, лежавшей на столе перед ним.
Но тут лицо Каргора начало странно меняться. Брови нависли над глазами, а сами глаза стали круглыми, и тусклый огонь зажегся в их глубине. Нос вытянулся, хищно загнулся книзу и заострился.
Рука Каргора повисла в воздухе, словно не решаясь опуститься. Наконец, собравшись с духом, Каргор схватил судейскую печать…
И в тот же миг его рука превратилась в птичью лапу. Длинные кривые когти блеснули как старый янтарь.
Каргор хрипло вскрикнул и выронил печать. И тотчас же птичья лапа снова стала человеческой рукой.
– Мамка, это ворон! – тоненьким испуганным голосом вскрикнул маленький мальчик на руках у матери.
– Ворон? – Каргор быстро, по-птичьи повернул голову, круглыми страшными глазами уставился на толпу. – Кто сказал… ворон?
Никто не ответил ему, все словно оцепенели под этим нечеловеческим взглядом.
– Боюсь! Боюсь! – заплакал ребенок, но мать прижала его личико к своей груди, заглушая плач.
– Ну что ж, если так… я сам скреплю приговор печатью, – стараясь скрыть замешательство, проговорил король, голос его утерял былую властность.
Кто-то из судей подал королю печать. Капнул расплавленный сургуч. И король с силой надавил на сургуч печатью.
Стража окружила со всех сторон братьев-рыбаков. Отныне их никто не увидит. Никогда…
– Прощайте! – донесся голос старшего брата.
Но все заглушили грубые оклики стражников, лязг цепей, звон и скрежет оружия.
Слуги распахнули золоченые дверцы королевской кареты.
– Славно я поохочусь! – облегченно вздохнул король, садясь в карету. Он всей тяжестью оперся на плечо пажа, так что мальчишка еле устоял на ногах. – Дело кончено. Вот теперь это будет поистине королевская охота!
У маленького пажа в глазах стояли слезы, и ему показалось, что у короля четыре ноги, а спина застилает полнеба. Он поскорей захлопнул дверцу кареты с золоченым гербом.
«При чем тут охота? – подумала, пролетая мимо, птичка Чересчур. – Суд, рыбаки – и вдруг королевская охота! Одно не вяжется с другим. Бестолочь, воробьям на смех. Э, да кто их разберет, этих людей? Мне-то уж, во всяком случае, некогда. Столько дел, столько дел! Особенно сегодня. Просто чересчур много дел!»
Глава XII
Гвен дает поручение птичке Чересчур
И главное:
волшебник Алеша узнает о голубой искре
Теперь вернемся назад, друзья мои.
Вы, надеюсь, помните, что Астрель так быстро убежала из башни Ренгиста Беспамятного, что Гвен Хранитель Леса не смог догнать ее.
