Вывод меня не порадовал. Конечно, у нас уже давно все
перестроилось и стало по-другому, но я человек трезвый и понимаю, что если в
смерти Шляхтиной повинен, прямо или косвенно, кто-то заметный, то фиг мне дадут
сегодня это раскопать. Конечно, двадцать девять лет – срок немалый, но, если
вдуматься, не такой уж большой, и человеку, которому тогда, в семьдесят шестом,
когда погибла Шляхтина, было не больше сорока, сегодня не больше семидесяти, и
он почти наверняка еще жив. А если он был ее ровесником, то есть сынком
какой-нибудь партийно-правительственной шишки, то нынче он вообще цветущий
мужик на пике служебной или деловой карьеры. Ну и что вы думаете, позволит он
мне выставить его убийцей? Как же, разбежался.
Но найти его все равно надо, потому что он может знать,
какие отношения связывали Елену и Личко и зачем она «это сделала». Пинчук
полагал, как мне сказал Мусатов, что Елена дала против Личко ложные показания,
на основании которых он и был осужден. Но возможно, она сделала и что-то
другое. Я записал на отдельном листочке фамилию следователя, который вел дело.
Пусть Семенов его разыщет, если тот еще жив, конечно. Только предварительно
нужно получить согласие Мусатова, ведь платить-то за работу придется ему.
А Шляхтина-то была поистине красавицей, если верить
фотографии, которую Семенов тоже переснял. Правда, на ксероксе, поэтому эффект
не тот, но и этого достаточно, чтобы судить о внешности загадочной девицы. И
при такой красоте она одевалась на зарплату рабочего отнюдь не самой высокой
квалификации. То есть, проще говоря, одевалась она не интересно, по
возможностям, потому что на «интересные» вещи у нее не было денег: спекулянты
драли втридорога. Могу себе представить, как бешено завидовала она своей
подружке Майе Истоминой, которая при довольно-таки заурядных внешних данных
выглядела, как картинка, в импортных шмотках, купленных папой в закрытом
распределителе.
Я еще раз пролистал материалы, теперь уже более внимательно.
В первый-то раз я смотрел только те документы, где могло содержаться объяснение
такого внимания Генпрокуратуры к скромной рабочей с кондитерской фабрики.
Сейчас я уже читал все подряд, в том числе и заключение посмертной
судебно-психиатрической экспертизы, где было сказано, что погибшая Шляхтина
Е.В. имела отягощенную наследственность (ее мать страдала
маниакально-депрессивным психозом и неоднократно подвергалась стационарному
лечению в психиатрической больнице, выписка из истории болезни и справка из
психоневрологического диспансера прилагаются); что сама Шляхтина перенесла в
возрасте 16 лет черепно-мозговую травму, следствием которой являлись систематические
мигренеподобные боли, лишавшие ее трудоспособности (выписка из амбулаторной
карты поликлиники, где во время работы на фабрике наблюдалась Шляхтина,
прилагается); что родной брат Шляхтиной тоже страдал психическим расстройством
и покончил с собой на несколько месяцев раньше сестры, в декабре семьдесят
пятого года (документы прилагаются). Документы, которые «прилагались», я даже
смотреть не стал. Мне было очевидно, что документы эти липовые и что все это
состряпано, дабы убедить всех в психическом нездоровье девушки, которая
внезапно впала в тяжелейшую депрессию и наложила на себя руки. То есть
бросилась с крыши многоэтажного дома. Правдой из всего этого было только одно:
у Шляхтиной перед выпускными экзаменами случилось сотрясение мозга, о чем она
сама рассказывала соседкам по общежитию, и ее периодически мучали головные
боли, такие сильные, что ей давали больничный.
Стоп! Ведь это уже было, было… Лидия Смычкова, проживавшая с
Шляхтиной в одной комнате, говорила, что когда Лена болела, то уходила жить к
подруге, которая за ней ухаживала. Этой подругой могла быть только Истомина. Но
Истомина категорически отрицала факт ухода за больной. Когда Шляхтина жила у
нее, то каждый день с утра уходила на работу, а возвращалась в разное время, то
к вечеру, то поздно ночью, то есть образ жизни вела совсем не болезненный. Да и
не жаловалась она на недомогание. Что же это? Выходит, Шляхтина брала
больничный, на работу не выходила, но тем не менее где-то проводила целые дни и
выглядела вполне здоровой. Может быть, это и есть та тайная сторона ее бытия,
ради которой Генпрокуратура так расстаралась? И дело не в личности убийцы (хотя
и она имеет значение), а все-таки в личности самой Шляхтиной? Кем она была на
самом деле? Сотрудником КГБ или ГРУ, внедренным на кондитерскую фабрику для
выполнения задания государственной важности? Или американской шпионкой,
внедренной туда же и для того же? Держите меня семеро, а то лопну от смеха.
Тогда что же? Девочка «для особых интимных поручений»,
которую вызывали или посылали к высокопоставленным чиновникам? А вот это
возможно. Но тогда…
Я снова открыл папку и нашел выписку из амбулатрной карты
Шляхтиной, где подробно (ну а как же, нужно же продемонстрировать всем, кому
интересно, как часто Елена болела «головой») перечислялось, когда, на какой
срок и в связи с каким заболеванием ей выписывали больничный. Диагноз почти
всегда был один и тот же: вегето-сосудистая дистония по гипертоническому типу,
только два раза за восемь лет, прожитых Шляхтиной в Москве, ей давали
больничный в связи с гриппом. При этом по гриппу она бюллетенила оба раза всего
по три дня, потом закрывала больничный и выходила на работу. А вот дистонией
своей она болела основательно и со вкусом, дней по десять-пятнадцать. Зачем
нужна девушка для интимных услуг на полторы-две недели? Чтобы взять ее с собой
на отдых или в деловую поездку. Но Шляхтина никуда не уезжала, она продолжала
жить в Москве, ночевала у Истоминой. Еще такую девушку можно арендовать, когда
уезжает жена и жаждущий нестандартных плотских утех крупный руководитель
остается в Москве один. Это объясняло бы тот факт, что Шляхтина не выезжала из
города, но никак не объясняло, почему она не ночевала у своего клиента, а
возвращалась каждый раз к Истоминой. Когда же она его ублажала, если не по
ночам? Днем, в рабочее время? Ну что ж, и такое бывает. Допустим, чиновник не
может привести к себе на ночь даму, потому что в подъезде охрана, консьержи и
прочие глазастые и языкастые личности, и ночевать вне дома он тоже не может,
поскольку его неявка по месту жительства немедленно будет зафиксирована. Он
встречается со Шляхтиной днем на какой-нибудь квартире. Сомнительно, но
возможно. Но тогда почему нельзя делать это регулярно и нужно непеременно ждать
отъезда жены?
До вечера я ломал голову над странной «историей болезни», но
так ничего и не придумал, кроме одного: именно в этих эпизодах, связанных с
больничными листами, и кроется тайна личности Елены Васильевны Шляхтиной. Эта
тайна, безусловно, объяснит интерес к ее смерти, проявленный Генеральной
прокуратурой. Но прольет ли она свет на историю Олега Петровича Личко, из-за
которой, собственно говоря, мы во всем этом копаемся?
Вот в этом я уже засомневался. Конечно, здесь прослеживалась
некая психиатрическая тематика. Липовый диагноз Личко, на чем настаивал доктор
Юркунс. Липовая история отягощенной наследственности у самой Шляхтиной, в чем
был уверен я сам. Но что с того? Психиатрия советских времен была
палочкой-выручалочкой во множестве ситуаций, когда нужно было объяснить
поведение человека так, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Диссидент, не
согласный с режимом? Да что вы, он же просто сумасшедший, разве человек в
здравом уме может быть не согласен с таким расчудесным режимом? Убийство,
закамуфлированное под самоубийство, когда убирали неугодных, тоже было
достойным поводом для привлечения знаний из области психиатрии, ведь считалось,
что покончить с собой может только психически нездоровый человек. Помнится, мне
рассказывали, что в советское время даже попытка суицида являлась основанием
для принудительной госпитализации в психиатрическое отделение. А еще у нас была
в уголовном кодексе статья (она и сейчас есть, никуда не делась) «Доведение до
самоубийства». И если человеком, доведшим другого до трагического решения, был
кто-то, кого «трогать не моги», тоже пускали в ход всяческие депрессии и
психозы. Что же касается Личко, то врачи, вполне вероятно, исходили не из
особенностей его личности, а из описания того, что он сделал. Ведь шесть
детских трупов ему доказали? Доказали. Какие у врачей были основания
сомневаться? Никаких. Они не судьи, они врачи, их ставят перед фактом. Им
сказали: на экспертизу поступил человек, изнасиловавший и убивший шестерых
маленьких детей. Разве человек со здоровой психикой способен на такое? Нет,
конечно. Вот вам и диагноз.
