Она не стала бы ничего выяснять, она не разрешила бы никому
«вмешиваться в историю» и потеряла бы бабушкино наследство и остаток веры в
людей.
Вынырнув из ювелирного подземелья в солнечный свет и жару,
Кирилл большими шагами пошел к машине, таща за собой Соню, как провинившуюся
дворнягу на поводке. Настя шла следом и молчала, не задавала ни одного вопроса.
Правильно делала, что не задавала.
Черт возьми, кем нужно быть, чтобы так… так подло обманывать
беззащитную нищую дуреху, которая работает день и ночь и носит кримпленовые
платья и клетчатые юбочки образца семидесятых?!
Тетей Александрой? Братом Владиком?
Она очень удобна в качестве уборщицы, поденщицы,
подавальщицы, подтиральщицы, вязальщицы — и так далее. Она до такой степени не
верит в жизнь, что с первого слова поверила в неуклюжее вранье, поверила,
потому что знала твердо — она не достойна ничего хорошего.
Ее никто не любит. Бабушка и та посмеялась над ней, завещав
ничего не стоящие стекляшки.
От семидесяти до ста тысяч долларов, пропади оно все
пропадом!..
Кирилл наотмашь распахнул дверь своей драгоценной машины и
впихнул Соню внутрь. Сел за руль и завел мотор.
Рядом уселась Настя. Вытянула ремень и защелкнула его в
замке. От негромкого звука Соня вздрогнула, как будто выстрелила пресловутая
пушка в Петропавловской крепости. Вздрогнула и уставилась на Кирилла. В зеркале
заднего вида отразились ее красные кроличьи глаза.
— Я не стану говорить: мы же вас предупреждали, — выговорил
он с бешенством, — но все-таки вы редкостная идиотка. Первосортная.
— Кирилл!
— Да. Идиотка.
Соня еще посмотрела на него и вдруг упала лицом в ворс
дивана. Костлявые плечики затряслись.
— Не приставай к ней, — приказал Кирилл Насте, которая
моментально полезла через сиденье — утешать, — она сама придет в себя. Нельзя
позволять всем окружающим так над собой измываться. Кинофильм «Чучело» хорош
только для знатоков кино. Применять его на практике не стоит, Соня.
Она все рыдала и даже начала подвывать, и Кирилл отвернулся
от нее.
Мотор негромко урчал, из кондиционера тек прохладный воздух,
затекал за воротник, обдавал потную спину.
Ну и черт с ними, подумал Кирилл неизвестно про кого.
Зато теперь он хоть может быть уверен, что историю с
ожерельем затеяла не сама Соня. И на том спасибо.
Он сдал назад и вывернул из узкой подворотни.
— Здесь нет левого, — предупредила Настя, — давай направо и
под мост.
— Не хочу под мост, — пробормотал Кирилл и, прицелившись,
выскочил в узкий просвет между машинами. Ему сердито посигналили сзади, и он
нажал на газ.
— В Москве все так ездят? — спросила Настя язвительно.
Кирилл ничего не ответил. Предполагалось, что Настин
любовник — коренной петербуржец, и было странно, что она об этом забыла.
— Куда мы едем, Кирилл?
Он посмотрел на Соню. Она больше не рыдала, лежала тихо,
только плечи время от времени вздрагивали.
Ладно. Все равно конспиратор из него никакой.
— Мне нужно в отель. Позвонить.
На повестке дня была еще одна родственница, гораздо более
красивая и несколько не в меру раскрепощенная, но также до отказа переполненная
комплексами. Ее «темное дело» было Кириллу более или менее ясно, но все же
требовалась дополнительная проверка.
— А мы? — спросила Настя.
— А вы кофе попьете. В лобби-баре. Это недолго.
— Кому ты хочешь звонить?
Кирилл промолчал.
Соня поднялась с дивана, качнулась, как кукла, и села прямо.
Одна щека у нее была красная, а другая бледная.
— Мне нужно домой, — сказала она, — высадите меня
где-нибудь, и я поеду домой.
— Куда домой, Сонечка?
— В квартиру. Забрать фонендоскоп. Если я не привезу
фонендоскоп, мама обо всем догадается.
— О чем именно догадается ваша мама? — спросил Кирилл. — О
том, что вы ехали в Питер в одной машине с мужчиной? И таким образом опозорили
себя окончательно?
— Она догадается, что я… поехала узнавать про ожерелье. Она
очень расстроится.
— Расстроится?! — не веря своим ушам, переспросил Кирилл. —
Ваша мама расстроится потому, что ваше наследство составляет сотню тысяч
долларов?!
— Ну да, — обыденно сказала Соня, — бабушка ей ничего не
оставила. Только Библию. С выделенными изречениями.
— Например, какими?
Соня неожиданно тускло улыбнулась и посмотрела в окно. Около
губ у нее собрались морщинки:
— «…какою мерою мерите, такою отмерено будет вам и
прибавлено будет вам… ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того
отнимется и то, что имеет». И все в таком духе. Мама страшно обиделась.
Плакала, не спала. Она не переживет, если узнает, что ожерелье настоящее.
Просто не переживет.
— Ничего, — сказал Кирилл. Соня его раздражала. — Переживет.
Вы ей отдадите ваше ожерелье или денежки, чтоб хлопот им с Владиком поменьше, и
все будет в порядке. Она утешится. Так что наплюйте на фонендоскоп.
— Я не могу, — сказала Соня твердо.
— Зато я могу.
Он снова нажал на газ так, что Настя откинулась назад,
вылетел из-под светофора и перестроился из крайнего левого в крайний правый
ряд. Настя еще ни разу не видела, чтобы он так ездил.
Он вырулил к «Рэдиссону» и втиснул машину в игольное ушко между
двумя «Мерседесами».
— Поосторожней с дверьми, — велел он и выбрался со своего
места. — Соня, выходите.
Швейцар уже распахивал перед ними вход в Сезам, улыбался
приветливо и подобострастно, как и полагается швейцару, а Соня все копошилась
около его машины. На чистой мостовой, в рамке из дорогих машин, нарядных людей
и солнечного света она выглядела еще хуже, чем на самом деле.
— Зачем ты нас сюда привез? — тихонько спросила Настя.
— Мне нужно позвонить, — ответил он упрямо. — Я не хочу
звонить с мобильного или из твоего дома. И вообще, если бы ты знала, как мне
все это надоело!..
Соня выбралась из-за ряда машин и неуверенно ступила на
тротуар.
