— Я ее поздравлю. Вернусь в Москву и пришлю подарок.
— Ты думаешь, этого достаточно?
— Настя, я не поддерживаю с ними никаких отношений. Не могу.
Не хочу.
— Когда ты захочешь, может быть, будет уже поздно.
— Вероятно. Или я не захочу. Ты так и будешь сидеть с ведром
или можно его унести?
Она сунула ему ведро, и он вышел на балкон.
Капли гулко шлепались на крашеные доски, одна попала Кириллу
на спину, и он поежился. Сад как будто вздыхал, и было совсем тепло. Утром
опять придет жара. Листья легко прошелестели, и Кирилл, задрав голову,
посмотрел на верхушки деревьев. Они стояли неподвижно и казались темнее темного
неба.
Ветер?
Снова зашелестело, и он вдруг быстро присел, оказавшись за
решеткой балкона.
Внизу по дорожке кто-то шел. Сквозь листву было не
рассмотреть — кто, но Кирилл слышал шаги и слышал, как падали капли с
потревоженной старой сирени.
— Ты что? — шепотом спросила Настя у него за спиной.
Он приложил палец к губам:
— Там кто-то есть. Внизу. Я слышу.
— Кто-то забрался в сад? Кирилл покачал головой:
— Не знаю. Сейчас посмотрю. Сядь на кровать и сиди тихо.
Прошелестело уже довольно далеко, и Кирилл понял, что нужно
торопиться.
Он перепрыгнул через решетку, повис, перехватил руками за
нижнюю перекладину балкона, качнулся раз, другой и спрыгнул в траву. Ему не
хотелось, чтобы утром на песке отпечатались две его босые ступни, как буква
«аз» в книге первопечатника Ивана Федорова.
Человек ушел в глубину сада, к старой калитке, которая
выходила в душные густые кусты, продолжение какого-то парка. Ею редко
пользовались. Муся на своем велосипеде предпочитала делать круг, чтобы заехать
в ворота.
Кто мог среди ночи забраться в сад? Воры? Даже ворам вряд ли
бы хватило ума тащиться грабить дом, полный народа. А что можно украсть из
сада? Лопату? Не слишком гнилое бревно, которое Кирилл собирался найти, да так
и не нашел?
В траве стояли лужи, которые чавкали под ногами, и Кирилл
стал пробираться осторожней. Он ничего не видел, кроме темных веток, и ничего
не слышал, только капли глухо падали в мокрую траву.
Куда ушел человек?
Впереди что-то хрустнуло, и Кирилл замер.
Человек не ушел. Он был впереди и, очевидно, тоже
остановился, прислушиваясь.
Кирилл не шевелился. В верхушках деревьев по-ночному
тревожно прошелестело, и его с ног до головы обдало холодными каплями. Он
смахнул воду с лица и снова замер.
Ничего.
Кирилл оглянулся на темный дом, почти не видный за
деревьями. Света нигде не было, и отсюда невозможно было разобрать, открыта или
закрыта дверь, выходящая на садовое крыльцо.
Шаги раздались снова, гораздо отчетливее, чем раньше,
очевидно, человек решил, что отошел уже достаточно далеко и теперь в
безопасности. Кирилл тоже двинулся вперед, наступил на какую-то палку и чуть не
взвыл от боли.
Впереди за кустами мелькнуло желтое пятно света. Мелькнуло и
пропало, выхватив из темноты черную плотную густоту веток и листьев, за которой
сидел Кирилл.
Быть партизаном оказалось непросто.
Свет опять мелькнул, и Кирилл стал пробираться поближе,
чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.
Послышались приглушенные голоса и еще один странный звук,
который Кирилл не смог разобрать. Голосов тоже было не разобрать. Говорили
двое, но кто?
Пролетел ветер, обдав его водой с ног до головы, но в этом
ветре послышалось еще что-то, заставившее его оглянуться. Дом почти скрылся за
деревьями. Только крыша серебрилась под редкими звездами.
Где-то там, в глубине этого дома Настя сидит на своей
огромной кровати и напряженно, до звона в ушах слушает тишину.
Что в ней происходит, в этой тишине?
Кирилл подобрался еще поближе, хотя так и не видел к кому.
Голоса звучали отчетливей, но слов он расслышать не мог. Ему показалось только,
что один голос несколько раз произнес что-то вроде «в последний раз».
И вдруг все смолкло. Мелькнул быстрый желтый свет.
Кирилл стал осторожно раздвигать ветки, но ничего не увидел,
кроме черных кустов и отвесной стены деревьев с той стороны сада.
Над головой у него как будто что-то коротко свистнуло, и от
удара в затылок он уткнулся лицом в черную траву, мельком удивившись, почему
это вдруг трава со всей силы бросилась ему в лицо.
* * *
Он пришел в себя довольно быстро и несколько секунд пытался
сообразить, что произошло.
Его стукнули по голове, вот что.
Он все прекрасно помнил: свою игру в партизан, мелькающий
свет, шелест в кустах и темную громаду дома за спиной.
А потом он получил по голове. Идиот.
Он осторожно сел, проверяя себя на целость и сохранность. По
лицу что-то текло, он потрогал ладонью, пытаясь определить, кровь или грязь. В
затылке было тяжело, и казалось, что в голову напихали чего-то лишнего.
Вот вам и гениальный сыщик. Мало того, что он позволил
кому-то стукнуть себя по голове, он еще обнаружил перед неведомым противником
свои интересы. Он так ничего и не узнал, зато противник теперь определенно в
курсе, что Настин ухажер за ним следит.
Он испортил все, что только можно было испортить.
Кирилл встал на четвереньки и выбрался из кустов, не
заботясь больше ни о какой конспирации. Даже если за ним кто-то наблюдает, это
ничего не изменит.
Если только он не должен умереть прямо на садовой дорожке.
Умирать Кириллу Костромину не хотелось.
Стараясь не оглядываться и не бежать, он дошел до дома и
поднялся на садовое крыльцо. Дверь была заперта. Значит, тот человек уже
вернулся в дом. Или вообще вышел не из дома.
Кирилл запрокинул голову и посмотрел на Настин балкон.
Балкон был в неизмеримой дали, и он не представлял себе, как на него залезть.
Очевидно, удар по голове был довольно сильным.
Кирилл забрался на шаткие перильца крыльца и постоял,
балансируя и отчаянно пытаясь не свалиться. Потом, придерживаясь рукой за
стену, дотянулся до нижней перекладины балкона и повис на ней, болтая ногами.
