— Ты не вспомнил, что было в той книге, из которой вырвали
листы? — спросил Кирилл, продолжая рассматривать лужу.
— В какой книге? А… ничего там не было. Я же тебе говорил.
— Слушай, — сказал Кирилл холодно и, повернувшись, сел на
подоконник, — я не понимаю, в чем дело. Ты же не идиот. Или идиот? Из книги
явно вырваны страницы, а ты мне в двадцатый раз говоришь, что не вырваны. Я же
держал ее в руках. Из нее вырваны страницы так, что даже переплет развалился.
Ты что? Сам их вырвал?
— Н-нет, — сказал Сергей, запнувшись. Вид у него был
удивленный. — Просто нет никакого смысла выдирать листы из арабской книги!.. В
этом доме, кроме меня, никто не понимает по-арабски. Зачем кому-то выдирать
листы?!
— Вот и я спрашиваю. Зачем?
— Не знаю. А что? Это важно?
Это было гораздо важнее, чем Сергей мог себе представить, но
Кирилл не стал говорить ему об этом.
Оказывается, вести расследование труднее, чем читать в
романе о том, как его ведет гениальный сыщик.
И расследование-то получается каким-то дурацким. Например,
гениальный сыщик понятия не имеет, правду говорит Сергей или врет талантливо и
красиво.
Интересно, в этом доме есть что-нибудь выпить?
— Здесь есть спиртное?
— Где — здесь?
Кирилл вздохнул.
— Где-нибудь. Не за забором в соседнем магазине, а,
например, в холодильнике?
— Не знаю, — сказал Сергей, — наверное, есть. Конечно, есть.
Вон в шкафу что-то вроде бара. Бабушка там держала вино и еще какие-то бутылки.
Открой, посмотри, если хочешь.
Ну да. Вино. Вряд ли он станет пить вино, которое держала в
шкафу бабушка. Но это все же лучше, чем ничего.
Кирилл распахнул темную дубовую дверь с резным стеклом и
присвистнул.
«Вино», которое держала в шкафу бабушка, представляло собой
плотный ряд очень дорогих первоклассных бутылок. Все было, как следует — виски,
джин в плоской бутылке, коньяк, наоборот, в круглой, широкоплечий мартини и
пузатое соломенное кьянти.
Стаканы стояли тут же — безупречно соответствовавшие каждой
бутылке.
Ну и бабушка. Знаток жизни.
Кирилл решил, что виски будет в самый раз.
— Тебе налить? — спросил он, отвернув холодную пробку.
— Нет, — сказал Сергей и улыбнулся смущенной улыбкой. Бросил
свою книгу на диван, подошел к Кириллу и осторожно, как на заморское чудо,
посмотрел на его стакан.
— Ты чего? Никогда не видел виски?
— Видел. — Он снова улыбнулся. — Понимаешь, со мной от выпивки
что-то странное делается. Я весь покрываюсь красными пятнами и чешусь, как
шелудивая собака. Даже от пива. — Он вдруг заговорил почти шепотом: — Я всегда
только делаю вид, что пью. Я из одного стакана «глотаю», а в другой выплевываю,
как будто запиваю.
— Зачем? — поразился Кирилл.
— Мне неловко, — признался Сергей, — ужасно. Я никогда
никому об этом не рассказывал. И так все считают, что я…
— Ботаник, — подсказал Кирилл, — это теперь так называется.
Сергей покосился на него — не смеется ли, но Кирилл не
смеялся.
— Я и тебе говорю только потому, что ты чужой человек. А
наши, если узнают, засмеют.
Кирилл неожиданно пришел в раздражение от того, что он —
чужой человек.
— Я понимаю, можно скрывать, что ты — запойный алкоголик. А
тут-то чего скрывать?
— Мама всегда напоминает мне, что я не похож на отца. Он
был… русский офицер. Чувство долга, любовь к отечеству, в плечах косая сажень,
перед обедом стопку и так далее. Я совсем другой.
— Ну и что? Я тоже совсем другой. На отца не похож. И что
мне теперь делать?
— Что тебе делать, не знаю, — сказал Сергей довольно резко,
— а я не хочу, чтобы все знали, что я даже глотка выпить не могу. Ладно бы у
меня удушье начиналось, как у тети Александры, а то — чесотка! Смешно.
— Это смешно в десятом классе, когда все начинают пить
портвейн, а ты не начинаешь, — сказал Кирилл, все еще раздраженный «чужим
человеком», — в нашем возрасте это не смешно.
— Все равно я не хочу, чтобы об этом знали.
— Да никто и не узнает! Мог бы мне не сообщать, раз уж это
такая страшная тайна.
Он закрыл шкаф и сел на ковер перед камином. Виски
согревалось у него в ладони, приятно пахло. Пахло еще чем-то, то ли остывшим
пеплом, то ли жженой бумагой, и Кирилл посмотрел в камин.
Он глотнул виски и посмотрел еще раз.
— Сереж, — спросил он рассеянно, — ты не знаешь, когда
топили камин?
— Зимой, — буркнул Сергей — Чего его топить, когда все время
тридцать градусов? Хорошо хоть дождь пошел, а то бы мы точно завтра угорели от
жары.
Вряд ли горстка серого пепла лежала на чистой подставке с
зимы.
Поставив стакан на ковер, Кирилл ткнул пальцем в
рассыпающуюся пепельную горку. На пальце остался серый след.
Что там сожгли? Когда? Кто?
По всем детективным правилам в уголке непременно должна была
остаться несгоревшая бумага, а на ней — загадочный обрывок, многозначительный и
все объясняющий.
Кирилл посмотрел — обрывка не было.
В коридоре громко разговаривали и препирались — Настя
провожала Мусю домой и предлагала ей остаться, раз уж на улице такой дождь, а
Муся не соглашалась, тихо, но уверенно.
Сергей снова бросил свою книгу на диван и поднялся.
— Пойду посмотрю, — пробормотал он, не глядя на Кирилла, и
выскочил за дверь.
Пошел провожать даму сердца и целоваться с ней под дождем.
Очень романтично и очень в духе человека, который не выносит спиртного и при
этом делает вид, что пьет из одной рюмки, а сам выплевывает в другую.
Зашла Настя, посмотрела на Кирилла и села рядом на ковер.
— Что ты пьешь?
— Виски из запасов твоей бабушки. Хочешь?
— Нальешь?
Он сунул ей свой стакан.
— Можешь глотнуть отсюда. Насть, ты не знаешь, когда топили
камин?
Она осторожно пригубила виски и посмотрела в камин.
