— Хорошо, — в карту Кирилл даже не посмотрел, — пусть будет
форель и «Цезарь». Только не через три часа, а побыстрее, если можно.
— Конечно, конечно, — как из шланга поливая их избытком
любезности, уверил метрдотель, — напитки?
— Мы уже заказали, — произнес Кирилл с нажимом, —
минеральную воду. Вы забыли?
— Нет-нет, — метрдотель поисточал еще немного любезности и
отошел, как будто растворился в воздухе или его засосал кондиционер.
— Вам не нравится этот ресторан? — помолчав, спросила
Анастасия Сотникова.
— Ресторан как ресторан, — ответил Кирилл, — а что?
Она пожала плечами:
— Просто вы как-то странно разговариваете.
— Почему странно?
— Как будто вам все очень не нравится.
Не предложив ей, он прикурил свой «Парламент» и ничего не
ответил. Он всегда разговаривал с прислугой таким тоном — в ресторанах, отелях,
спортклубах и самолетах. Он старательно воспитывал себя так, чтобы не замечать
в них людей, и искренне считал это хорошим тоном.
— Я, наверное, нарушила все ваши планы? — заискивающе
спросила девица. — Вы на меня злитесь?
— Уважаемая Анастасия Сотникова, — сказал Кирилл надменно, —
не надо ничего выдумывать. Если бы у меня были планы, я бы никуда с вами не
поехал.
— А я думала, что вы меня пожалели, — пробормотала она, и
щеки у нее покраснели. — У вас было очень выразительное лицо. Там, на пляже.
Он был совершенно уверен, что на пляже она ничего вокруг не
видела, кроме своего Аполлона и грудастой блондинки.
— Каждый выбирает по себе… — Глядя на дым от своей сигареты,
он любезно перечислил: — Женщину, религию, дорогу.
— Дьяволу служить или пророку, знаю, знаю!.. Только при чем
здесь это? Вы не можете с одного взгляда установить, правильно я выбрала или не
правильно! — перебила она нетерпеливо, и он искренне изумился, впервые за этот
вечер. А может, даже за неделю. Или за год.
Мало кто помнил или знал эти стихи. Почти никто. «Поколение
Пепси» никаких таких стихов знать не могло.
— Ну вот, — сказал он удивленно, — вы, оказывается, даже
книжки читаете.
— То есть вас удивляет, что я не дура, — констатировала
Анастасия Сотникова.
Кирилл хотел сказать, что ему нет никакого дела до ее
умственных способностей, и вместо этого ответил:
— Ну, на пляже вы выглядели полной идиоткой.
— Я знаю, — печально согласилась она, чего он никак не
ожидал. — Но я же вам сказала, что у меня сегодня очень плохой день. Бабушку
хоронили. У меня была потрясающая бабушка, и сегодня ее похоронили, а я даже на
поминки не пошла, потому что у меня совсем нет сил сидеть там среди чужих
людей, выслушивать всю эту поминальную ахинею, и…
Кирилл перепугался, что она сейчас заплачет и ему придется
ее утешать. Еще не хватало — ужинать в ресторане с незнакомой девицей, убитой
горем, и выслушивать ее откровения о своей горькой судьбе! Однако она быстро
справилась с собой. Выудила из гигантского портфеля пачку сигарет и торопливо
закурила. Ему понравилось, что она не вытащила сигарету из его пачки.
— Мне очень нужно было, чтобы кто-нибудь сегодня со мной
побыл, и вот что из этого получилось. Вы же видели…
— Видел, — согласился Кирилл, — только можно я не буду вам
сочувствовать?
— Можно, — сказала она и, приподняв очки, быстро вытерла под
ними, — какие-то сигареты дурацкие. Очень едкий дым.
— Поддельные, наверное.
— Наверное.
Возле их столика материализовался черно-белый официант,
бесшумно поставил на скатерть запотевшие пузатенькие бутылочки с водой,
переливающиеся чистотой стаканы и плоскую тарелочку с лимоном. Бутылочка
интеллигентно выдохнула газ, вода с приятным шелестом полилась в стеклянное
нутро стакана.
Кирилл Костромин в очередной раз почувствовал прилив истовой
любви к своим деньгам, которые позволяли ему в любое время получать все это —
приветливых слуг, дорогую еду, прохладу среди знойного города, французскую
бутылочку с искрящейся водой.
Слишком долго и, казалось, безнадежно у него ничего этого не
было.
— Расскажите мне про вашу бабушку, — попросил он благодушно.
— Она вас растила?
— Нет. Для этого она была слишком независимой. Она никого из
нас не растила.
— Из кого — из вас?
— Из внуков. Внуков трое. Двое племянников. У меня уйма
родственников.
— У меня тоже, — сказал Кирилл и тут же пожалел об этом.
Он не хотел говорить о своих родственниках. Ему всегда было
стыдно о них говорить. Зачем он вообще про них вспомнил?!
— А бабушка у вас есть?
— Нет, — ответил он неприязненно, — она давно умерла. Я ее
почти не помню.
Конечно, он ее помнил.
Артритные руки, разбухшие от воды и огорода, цветастая
кофтенка, одна на все времена, бедные волосы, зачесанные коричневым гребешком,
запах хлорки и козьего навоза, толстые икры в нитяных коричневых чулках.
Бабушка.
— Бабушка всех нас очень любила, — продолжала Анастасия,
глядя в свою тарелку, — но всю жизнь не слишком возилась с детьми. Дед занимал
всякие большие должности, у них всегда была домработница и няня, и, даже когда
деда посадили, она как-то так умудрялась устраиваться, бытовые проблемы ее
никогда не касались. Дети были сами по себе, а она сама по себе. Мой папа и
тетя Нина, его сестра. Хотя блокаду она пережила. Не знаю, как ей это удалось…
— От чего она умерла? Сердце?
Его бабушка умерла от инсульта.
Было очень жаркое лето. Солнце вставало, как будто в желтой
дымке — под Москвой горели леса. Крохотный прудик за деревней пересох, дно
растрескалось, как будто пыталось вывернуться наизнанку, спасаясь от
безжалостного непривычного солнца. Бабушка целыми днями была в огороде — все
горело, нужно было поливать. Так и умерла, уткнувшись носом в огуречную грядку,
в лопушистые шершавые листья, которые она спасала.
«Отмучилась», — равнодушно сказала соседка Клавдия
Степановна.
— Нет, — произнесла Анастасия Сотникова таким странным
тоном, что Кирилл посмотрел на нее с удивлением, — не сердце. Несчастный
случай.
Почему-то он решил, что несчастный случай может быть только
на дороге.
