* * *
На столе под желтым светом сильной лампы лежали в ряд четыре
листа плотной бумаги. Два появились недавно, а два других были всегда.
Бумага была желтой и старой, очень толстой. Книга жалобно
охала, когда из нее вырывали листы, как будто не хотела с ними расставаться.
Ничего не поделаешь, придется расстаться. Время пришло, и
ничего остановить уже нельзя.
Почему они нашлись так поздно, эти проклятые бумажки?!
Бумажки, на которые была потрачена целая жизнь!
За такие бумажки не жалко не только одной — не жалко двух
десятков жизней.
Только бы понять, что они означают.
Но как?! Как это понять?!
Длинные пальцы прошлись по всем четырем листам,
сладострастно чувствуя шероховатость и неровность старой бумаги. Самое главное,
что они здесь, все четыре. А уж сложить головоломку как-нибудь получится.
Арабские письмена сложным орнаментом окружали нелепые
картинки. На одной из них был фонтан в райском саду и невиданная птица,
взгромоздившаяся на дерево. На другой — придворные в халатах и саблях,
склонившиеся перед ханским ложем. Ладони сложены почтительно, на головах —
чалмы. На третьей целомудренно обнаженная купальщица, боязливо оглядываясь,
входит в озеро, а из-за дерева за ней подглядывает прекрасный юноша. На
четвертой тот же юноша сражается со странным уродом, то ли пауком, то ли мухой
размером с минарет, который нарисован тут же.
Как понять, что там, за этими картинками? В детстве старуха
читала сказку о том, как из кусочков льда нужно сложить слово «вечность» и
получить в свое распоряжение все богатства мира. Глупая девчонка вместо того,
чтобы дать Каю спокойно сложить это всемогущее слово, стала рыдать и все
испортила. Кай должен был вернуться с ней в чердачную каморку над улицей, к
своей нищей бабушке и двум розам в горшках!
Господи, какая несправедливость! Всего-то и нужно было —
сложить одно слово, и в кармане был бы весь мир, и в самый последний момент
удача отвернулась от мальчишки.
Но он хотя бы знал, какое слово ему нужно сложить, а что
можно сложить из четырех листов плотной арабской бумаги, на которых нарисованы
купальщица, трон, дерево с птицей и паук?!
Что это может быть? Слово? Картинка? Предложение?
И на каком языке?
Длинные пальцы переложили листы. Теперь первым был ханский
трон, затем дерево, затем паук и купальщица.
Может быть, это шарада? Обыкновенная шарада, какие раньше
печатали в журнале «Наука и жизнь»?
До слова «вечность» один шаг. И никто, никто не помешает его
сделать. Обратно, в нищету с двумя розовыми кустами в горшках, — нельзя.
Все, что угодно, только не это. Пусть даже смерть.
Оказывается, смерть — это очень легко. Старуха умерла, и
стало свободно, очень свободно, и цель сразу приблизилась, и не нужно было ни
на кого оглядываться, прятаться, бояться.
Никаких снов, никаких кошмаров, никаких угрызений совести —
ничего. Только свобода и предвкушение счастья.
Листы снова переместились, арабские значки как будто
насмехались, выстраивались странными рядами, и не понять было, что они
скрывают.
Или это все-таки головоломка? Может быть, нужно разрезать
картинки на части и складывать части? Но на какие?!
И надписи, надписи — что они могут значить?
Если в ближайшее время ничего не удастся выяснить, придется
привлекать к этому делу посторонних. Привлекать, а потом — избавляться.
Но это уже совсем не страшно.
Убить просто. Проще, чем прочесть арабские значки и сложить
слово «вечность».
* * *
Настя смотрела в спину Кирилла Костромина, чувствуя себя
спаниелем, которого хозяин отдал на время чужому человеку — «передержать».
Была у спаниеля хорошая веселая жизнь на травке, были в ней
простые радости и мелкие неприятности, вроде Киры, а остался один Кирилл
Костромин, от которого теперь зависит все.
Ну, вычислит он человека, который убил ее бабушку, как уже —
на раз, два, три! — он вычислил подлог с газетой, и что дальше?
Дальше придется как-то жить.
А как?
Да, газета.
— Кирилл.
Он дернул плечом, это означало, очевидно, что она ему
помешала. Ну, помешала так помешала. Все равно у спаниеля теперь нет никаких
прав, придется смирно дожидаться, когда этот человек, новый хозяин, обратит на
нее внимание.
— Нет, — говорил он в мобильный телефон, — нет, Игорек, не
нужно. Мне бы просто выяснить, чем они занимаются. В общем и целом. Да так. Я
ничего не знаю. Вряд ли криминал, но, может, что-то такое… Настя, какая фамилия
у Светы?
— Петруничева, — покорно проинформировал спаниель.
— Петруничева Светлана, Игорь. Архив как называется?
— Я точно не знаю. Это Институт патентоведения, а там архив.
— Институт патентоведения. Узнаешь? Да. Спасибо. Чем
быстрее, тем лучше. Звякни мне тогда на мобильный. Как там твоя Далила? Ну,
ладно, Алина… Хорошо, хорошо, я больше не… Ты привет передавай. Да. Да. Пока.
Прицелившись, он зачем-то швырнул крошечную трубку в кресло,
подошел и сел рядом с Настей.
— Это мой приятель из МВД, Игорь Никоненко, — объяснил он. —
Вернее, он не столько мой приятель, сколько Паши Степанова. Паша строитель,
дома строит, офисы, все подряд. У меня материалы покупает. Он нас как-то познакомил,
и я иногда к Игорю обращаюсь, если мне нужно что-нибудь проверить. Недавно
женился на сногсшибательной красотке. Он ее то ли от смерти спас, то ли через
улицу перевел. В общем все очень романтично, как в кино.
— Ты бы хоть штаны надел, — сказала Настя тусклым голосом.
— Зачем? — искренне удивился Кирилл. — Или ты планируешь
немедленно воспользоваться моим… гм… моей наготой?
— Чем?
— Тем. В бассейн пойдем?
— Подожди, Кирилл, — попросила Настя, — ты мне объясни
сначала, что там с этой газетой и как ты догадался…
— Я не догадался. Я сложил два и два, получил пять и понял,
что это не правильно.
— Я знаю, что ты очень умный, — сказала она язвительно, и у
него отлегло от сердца. Она была так подавлена, что он было забеспокоился. — Ты
мне не раз об этом сообщал. Для тех, кто не так умен, как ты, нужны объяснения.
