— Просто так испортиться она не могла, — сказал Кирилл
твердо, — если это совпадение, то какое-то странное. Эти книги простояли сто
лет, и никто их не трогал. Почему на сто первом году из них стали что-то
выдирать? Книги интересуют только Сергея. Больше того, только Сергей что-то в
них понимает. Значит, их мог вырвать или сам Сергей, или еще кто-то, кому он
про них рассказывал. Кому и что он мог про них рассказывать? Кроме того, он был
слишком натурально изумлен и рассержен, когда обнаружилось, что в книге не
хватает страниц. Значит, этот кто-то вырвал их без его ведома. Четвертый
момент. Света разговаривала по телефону и сказала, что не хочет больше никаких
темных дел. Хватит с нее и одного.
— Светка?! — ахнула Настя.
— О чем могла идти речь? Я подумал было, что о работе,
потому что ни на какие серьезные дела у вашей Светы духу не хватит, но потом
оказалось, что она работает в архиве, а там вообще никаких дел нет, ни
серьезных, ни несерьезных.
— Господи, Светка?! — повторила ошеломленная Настя.
— Момент пятый. Владик сохранил всех старых друзей, то бишь
сынков некогда высокопоставленных папаш. Они все процветают, по крайней мере,
по Светиным меркам. Если Владик околачивается возле них, значит, у него есть
какие-то деньги, или он оказывает какие-то услуги. Если у него есть деньги, то
откуда? Из газеты про рок-н-ролл? В таких местах платят от силы полторы сотни.
Если услуги, то какого рода? Ты не знаешь, он водит машину?
— Нет, по-моему.
— Раз не водит, значит, использоваться в качестве шофера для
поездок к любовницам не может.
— В качестве шофера? — переспросила Настя.
— Ну конечно, — сказал Кирилл спокойно. — Водитель — это
почти член семьи. Он знает, во сколько шеф ушел, во сколько пришел, сколько
выпил, куда ездил и сколько там пробыл. Иногда это удобно для шантажа. Когда
есть жена, например.
— Черт тебя побери, Кирилл.
— Момент последний, самый сложный. А может, и самый простой.
Соня. Ты не знаешь, в истории с уголовником бабушка была на ее стороне или на
стороне семьи?
— Ну… конечно, она была в ужасе. Она что-то про честь
фамилии твердила, про женскую гордость, про то, что бросаться на первого
встречного — недостойно. Это был, наверное, единственный случай, когда она была
солидарна с тетей Александрой.
— Тогда вот тебе и мотив, — сказал Кирилл и потушил в
пепельнице сигарету. — Ты только пока не пугайся.
— Ка… какой мотив? — запнувшись, спросила Настя.
Ей вдруг стало страшно и стыдно: она лежит голая в пятьсот
седьмом номере «Рэдиссона» и слушает рассуждения чужого мужика о том, что
кто-то из ее семьи может быть замешан в убийстве. Она села, придерживая на
груди одеяло, и решительно обмотала его вокруг себя.
— Ваша Соня человек волевой и страстный. Она спасла семью от
голодной смерти. Она уговорила Владика не бегать за отцом. Она заставила его
угомониться, когда дело дошло до милицейского отделения. Она все тащит на себе
и носит платья образца семидесятых годов. Она ненавидит свою мать.
— Она ей жизнь посвятила, а ты говоришь — ненавидит!
— Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если она
поймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдала
бриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без них
живет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?
— Господи, какая еще шерсть! — пробормотала Настя с ужасом.
— Обыкновенная. Собачья.
— Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с ней
дружит.
— У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизни
увидела, что Соня «дружит» с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. И
от собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака.
Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или до
завтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимо
которой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше.
Куда она ходила?
— И куда?
— Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.
— Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.
— Настя, есть.
— Нет.
— Ладно. Нет. — Он помолчал, прикуривая следующую сигарету.
— И еще.
— Как — еще? — спросила она испуганно.
— Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портрет
уголовника, который за ней ухаживал.
— Зачем?!
— Потому что я уверен, что не было никакого портрета и
никакого уголовника тоже.
Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло,
вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.
Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другой
поднял с пола одеяло и сунул ей.
— Да.
— Господин Костромин, это Юлия из бизнесцентра.
Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.
— Я слушаю, — сказал он.
— Очень сожалею, но «Милицейской газеты» в Интернете нет. —
Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела на
него.
— Очень жаль. А подписку нашли?
— Как раз об этом я и хотела сказать. Боюсь, что такой
газеты вообще не было в девяносто восьмом году. В списках СМИ она не
зарегистрирована. Может быть, вам нужна «Криминальная газета» или «Милицейские
новости»? Есть еще «Милицейский журнал», «Петроградский милиционер» или
«Новости милиции».
— Нет, — сказал Кирилл. — Спасибо.
— В названиях других изданий ключевые слова отсутствуют. Их
не нужно смотреть?
— А вообще есть такая «Милицейская газета»?
— Есть. Она зарегистрирована в двухтысячном году. Это
специальное издание московской милиции. В розничную продажу не поступает. Тираж
— четыре тысячи экземпляров. Четыре полосы. Периодичность раз в две недели.
Основное назначение — публикация нормативных актов.
— Большое спасибо, — поблагодарил Кирилл, глядя на Настю, —
вы нам очень помогли.
— Счет записать на ваш номер?
— Да. До свидания.
Он нажал «отбой», взял Настю за локти и подтянул к себе.
— Видишь как. — Он заправил ей за ухо темную шелковую прядь.
— Нет не только уголовника и фотографии в газете. Газеты тоже нет.
