— Ничего, — сказал Кирилл, наливая горячий кофе в большую
кружку, — Соня отдаст ей свое.
— Почему вы так думаете?
— Потому что у меня есть глаза, — отрезал Кирилл. — Соня уже
отдала ожерелье ювелиру. Зачем?
Нина Павловна перестала месить тесто и посмотрела на
Кирилла:
— И зачем?
— Затем, что сами по себе бриллианты вашей тете ни к чему.
Она не принцесса Диана и приемы не посещает. А вот деньги — дело другое. Как только
Соня продаст ожерелье, нежная мать немедленно занеможет и спасти ее от смерти
смогут только Сонины деньги. Все просто.
Нина Павловна зачем-то кинулась к раковине и стала тщательно
мыть руки. Золотистая прядь вырвалась у нее из-за уха, и она нетерпеливо
заправила ее мокрыми пальцами.
— Я уверена, — сказала она четко, — что до этого не дойдет.
— Уже дошло, — Кирилл отхлебнул кофе, который оказался таким
же горьким и крепким, как утром. — Настя варила?
Почему-то ему очень хотелось, чтобы кофе сварила Настя и
чтобы Нина Павловна это подтвердила.
Нина Павловна кивнула нетерпеливо.
— Нет, — сказала она, как будто сама себе, — мы этого не
допустим.
— Вы все уже допустили. Эта ваша Соня — раб. Как в древней
истории. С ней можно сделать все, что угодно. То есть абсолютно все. Если
завтра тете Александре придет в голову заставить ее повеситься, она повесится.
Просто чтобы не огорчать маму.
— Что за ужасные вещи вы говорите!..
— Вы не видите ее со стороны. А я вижу, потому что я человек
посторонний.
Нина Павловна присела к столу, как будто вдруг очень устав.
— Они трудно жили после того, как Борис Петрович… ушел из
семьи. Очень трудно. Владик стал неуправляемым, бросил школу, попал в компанию.
Соня работала, конечно. На ней была вся семья. От тети, конечно, не было
никакого толку. Профессии нет, стажа нет, кто ее возьмет на работу?
— А никто и не возьмет, — согласился Кирилл, — особенно если
не пытаться никуда устроиться.
— Послушайте! — вдруг вспылила Нина Павловна. — Вы меня в
чем-то упрекаете? Я чем-то перед вами провинилась?
— Не передо мной, — сказал Кирилл мягко, — на ваших глазах
вздорная баба замордовала собственную дочь, а вы даже пальцем не пошевелили.
— Соня никогда и никого не просила помочь! Она всегда
говорит, чтобы мы к ней не лезли, она справится сама, ей одной легче.
— А вы верите, потому что в таком случае от вас ничего не
требуется. Вы предложили, она отказалась. Все в порядке. Ей тридцать три года, а
на вид как будто шестьдесят три. У них даже платья одинаковые. А сын Владик тем
не менее почему-то ничем не озабочен, и его велосипедик на рынке долларов на
триста пятьдесят потянет. Это ведь его велосипедик перед домом стоит?
— Нина, что тут происходит? — спросила в дверях Настина
мать.
— Молодой человек объясняет мне, что мы не правильно живем,
Юля.
Кирилл оглянулся с досадой.
— Я не знаю, что правильно, а что не правильно. Я знаю, что
работорговлю давно отменили, а в вашей семье она процветает, и это никого не
удивляет.
— А в вашей семье все в порядке? — спросила Нина Павловна
язвительно.
Да. Его семья.
Он много лет не имел никаких дел со своей семьей. Он едва
выдерживал пятиминутный разговор с матерью. Он понятия не имел, как и на что
живут его родители, братья, сестры… Он избавился от них раз и навсегда, и их
проблемы его не касались. Он раздражался, даже когда кто-то из них просто
звонил ему домой — он знать их не хотел.
У него была своя жизнь. Потому что слишком долго у него
никакой своей жизни не было.
Кажется, он начал оправдываться.
— Я должен найти Настю, — сказал он холодно, испугавшись,
что они могут подслушать его мысли, — спасибо за кофе.
— Пожалуйста, — с некоторым недоумением ответила Настина
мать и посторонилась, пропуская его. Он отлично представлял себе, как они
сейчас станут говорить о нем.
Ну и ладно. Черт с ними.
Очень сердитый, он пошел в глубину дома, соображая, за какой
именно дверью может быть этот проклятый кабинет, в котором Насте вздумалось
наводить порядок, и услышал обрывок фразы, сказанный супермоделью Светой:
— …больше не хочу! Я не желаю больше никаких темных дел,
хватит с меня и этого! И не звони мне сюда! Все равно я не могу отсюда
разговаривать!
Пискнул телефон, послышалось судорожное всхлипывание, и
Кирилл понял, что она сейчас выскочит из комнаты прямо на него. Он заметался в
панике, дернул первую попавшуюся дверь и только успел прикрыть ее за собой, как
Света выскочила и понеслась по коридору. Он в щелку смотрел ей вслед.
Этого только не хватало. У нее тоже тайны.
Он нажал на дверь, собираясь выйти в коридор, как вдруг
что-то зашевелилось сбоку и сзади — очень большое и темное. От неожиданности он
попятился, задел ногой шаткий столик, со столика с ужасающим грохотом
посыпались какие-то пузырьки, банки, пилюли раскатились по полу, заскакали по
паркету. То огромное и темное, что шевелилось у него за спиной, вдруг еще
выросло, взмахнуло чем-то и, кажется, даже заревело. Поскользнувшись на
рассыпавшихся стекляшках, Кирилл прижался спиной к двери, нащупывая ручку
взмокшими пальцами, и понял, что огромное и темное было тетей Александрой,
прилегшей отдохнуть с тряпкой на голове.
Секунду они смотрели друг на друга, потом тетя набрала
воздуху в мощную грудь и завопила:
— Спаси-и-и-ите! Убиваю-у-у-у-ут!!!!
Кирилл пошатнулся от силы страсти, которая звучала в ее
голосе, и бросился бежать, как не бегал никогда с тех самых пор, когда папа
Луны явился за дочерью в сопровождении наряда милиции.
Где-то открылась спасительная дверь, из которой хлынул
солнечный свет, и показалась Настя — в шортах, майке и с косынкой на голове.
Нормальная, обычная, прекрасная Настя. В полном рассудке.
— Что случилось?!
Кирилл налетел на нее и быстро затолкал обратно. В коридоре
за его спиной творилось нечто совершенно невообразимое.
— Вы откуда, Кирилл? — спросила Муся с любопытством. Она
тоже была в косынке и с тряпкой в руке, и тоже вполне нормальная — по крайней
мере на вид.
— Настя, — быстро сказал Кирилл, — я, кажется, опять напугал
тетю Александру.
