– О, я еще пьяная, — медленно выговорила она, прижимая ко лбу узкую ладонь. — Где мы?
– Какая-то станция, — пожал плечами я.
Девушка откинула одеяло, продемонстрировав мне шелк и кружево иссиня-черной комбинации, нашарила ногами туфли под полкой.
– Давайте выйдем, посмотрим!
Она встала, натянула прямо на комбинацию замшевый пиджак. Затем склонилась к щенку, убедилась, что звереныш спит, и дернула дверь купе.
– Ну что ж, пойдемте, — отозвался я.
Софи, пока шла по вагонному коридору, спотыкалась на каждом шагу. Дверь последнего купе приоткрылась, и в щелочку на нас зорко глянул уже знакомый мне лиловый глаз проводницы.
«Большой брат не дремлет!» — усмехнулся я.
Софья же, увлеченная новым ночным приключением, не обратила никакого внимания на железнодорожного следопыта.
Я первым ступил на перрон и подал руку Софье. Она покачнулась, уцепилась за никелированный поручень и, поймав равновесие, спустилась ко мне.
Я закурил. Во влажном ночном воздухе повисло облачко дыма. Софья вынула из кармана пиджака пачку длинных тонких сигарет, вытащила одну и потянулась ко мне за зажигалкой. Я с трудом различал черты ее лица в густом тумане, только красноватый огонек сигареты светился совсем близко.
– Какая ночь, — прошептала Софи и неожиданно начала медленно кружиться, раскинув руки. — Тьма летела, густела рядом, хватала скачущих за плащи…
В туфлях на высоких шпильках она нетвердо ступала по платформе, я испугался, что мою порывистую попутчицу сейчас утянет на рельсы, и поймал ее за руку. Софья по инерции налетела на меня, рассмеялась тихим переливчатым смехом.
– Осторожно, алмазная донна, поберегите колено, — пошутил я.
Софи чуть отстранилась от меня и откинула назад голову.
«Ну, этот трюк я уже видел», — отметил я.
– Так тихо, спокойно… — проговорила Софи.
Эта ниспровергательница устоев, кажется, готова была спорить даже с моими невысказанными мыслями.
– И запах… — продолжала она, всматриваясь в темонту расширенными глазами. — Пахнет влажной хвоей и еще чем-то… Может быть, луной?
– Это сырой землей пахнет, — объяснил я. — Видите, там за рельсами начинается поле.
Софи не понравился мой комментарий, слишком прозаический, должно быть. Она чуть заметно скривила губы и протянула разочарованно:
– Да? А у нас нет такого запаха. Везде асфальт…
Она выпустила мое плечо и потянулась, закинув руки за голову красивым, вероятно, не раз проверенным жестом.
– Нет, правда, здесь так хорошо, — почти пропела она. — Там вдали огоньки… — Софи наклонилась ко мне и предложила будто бы в шутку: — А давайте не поедем дальше… Останемся здесь навсегда…
– Навсегда? — улыбнулся я. — Интересно, Софи, как вы в ваши двадцать представляете себе «навсегда»?
– Мне двадцать три, — возразила Софи и внезапно проговорила низким чарующим голосом: — Только это совершенно не важно. Когда я говорю навсегда, я имею в виду навсегда.
Ее темные, глубокие и чуть озорные глаза вдруг глянули на меня как будто из прошлого. Я невольно вздрогнул. Кажется, наконец удалось вспомнить, поймать то странное ощущение дежавю, которое преследовало меня весь вечер. Мне показалось, что я узнал эти глаза. В этом-то и была загвоздка — лицо знакомое и глаза знакомые, а все вместе порождает обманчивое, ложное ощущение.
– Софи, а ваша… — начал я.
– Водку брать будете? — просипел вдруг над ухом хриплый грубый голос.
Софья, вскрикнув от испуга, отшатнулась от меня, я обернулся и увидел прямо перед собой одутловатую рожу с заплывшими поросячьими глазками и сизым грушевидным носом.
– Чистая как слеза, — прошамкала рожа.
Незнакомец многообещающе распахнул ватник, во внутреннем кармане брякнули бутылки. Я брезгливо покачал головой. Софья, уже справившись с испугом, во все глаза глядела на необычного продавца.
– Возьми, командир, недорого отдам, — пообещал мужик, похожий на ночного упыря.
– Благодарю вас, нам не нужно, — ответил я, отворачиваясь.
Упырь, не желая отставать, обошел меня, снова интимно заглянул в лицо, обдав тошнотворным запахом застарелого перегара, чеснока и прелого ватника.
– Бери, говорю, не пожалеешь. Пару возьмешь, так я цену скину маленько.
Софи захихикала, откровенно забавляясь.
– Спасибо, не нужно! — свирепо гаркнул я.
Упырь, подняв заплывшие очи к небу, развел руками и побрел дальше по перрону. Софья, отсмеявшись, сообщила мне:
– J'ai eu une belle peur.
[5]
Я вскинул глаза и трагически развел руками, пародируя продавца. В ту же минуту упыриная рожа развернулась и крикнула нам:
– А то возьми, командир! Две за десятку, хрен с тобой.
Софья снова захохотала, и я, тоже едва сдерживая смех, произнес:
– Пойдемте-ка лучше спать.
Софи кивнула, шагнула к лесенке и вдруг, снова оступившись, смеясь, крепко прижалась ко мне.
– Ох, беда мне с вами, — покачал я головой и поднял девушку на руки.
Я внес ее в вагон, прошел по коридору в наше купе и опустил на полку. Тим повел ухом, вскинул голову, тявкнул спросонья и, положив голову на лапы, снова задремал. Софи откинулась на подушку, не сводя с меня темного проказливого взгляда. Но я уже снова потерял мелькнувшее воспоминание и не мог понять, отчего ее глаза вызывают во мне смутную тревогу.
– Спокойной ночи, Софи, — сказал я. — Постарайтесь заснуть, мы через несколько часов уже прибудем.
Девушка обиженно надула губы, но я, не дожидаясь новых приемов обольщения с ее стороны, взял книжку и вышел в коридор.
Постояв немного в тамбуре, я вернулся в купе, осторожно открыв дверь. Софи снова задремала, трогательно и как-то невинно подложив руку под голову. Я опустился на свою полку и раскрыл книгу.
Часть третья
Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь.
«Песнь Песней»
1
Жаркое южное солнце било в переносицу и фиолетовыми шариками двоилось в глазах. Аля перевернулась на спину, вольготно раскинулась на жестком деревянном лежаке, уткнулась носом в потемневший локоть. Солнце горячим пятном легло на спину, словно выпаривая из тела вечную московскую сырость. Плеснула у самых ног морская волна, и мелкие капли брызнули на разгоряченную кожу.
– Я бренная пена морская… — прошептала Аля, почти не разжимая губ.
