И поцеловал ее.
Она запищала, вырываясь и мотая головой, но Шубин лишь чуть
сильнее прижал ее к себе.
Сопротивление бесполезно. Вы окружены.
У него были твердые и почему-то холодные губы, агрессивные и
опытные. И жесткие щеки с отросшей за день щетиной. И очень темные глаза
египетского фараона — безжизненные, как ночная Сахара. Лидия поскорее закрыла
глаза, чтобы не видеть их так близко.
От него хорошо пахло — одеколоном, машиной, морозом, который
еще не выветрился из волос. И он весь под ее ладонями был живой, теплый и
сильный, как хорошо ухоженный, но все же дикий зверь, который дает себя
погладить, но при случае вполне может оттяпать руку.
Она пошевелилась и перестала думать о том, что делает. В
конце концов, какая разница!..
Он нравился ей ужасно. Нравился с того самого момента, когда
она выскочила из кустов, а он сказал…
Лидия провела рукой по его груди, по бежевому свитеру, потом
по сильной шее, чувствуя, как под шершавой кожей колотится пульс, потом за
ухом, запустила пальцы в густые темные волосы на затылке и легонько сжала их.
Он шумно вздохнул, прижал ее к себе сильнее, чуть не отрывая от пола, взял ее
за подбородок, за хрупкие косточки и снова поцеловал, не давая увернуться.
— Да что это такое!.. — в отчаянии пробормотала она, когда
он от нее оторвался.
— Рожна… — повторил Шубин, тяжело дыша, — рожна…
Она засмеялась и поцеловала его. Очень осторожно, как будто
пробуя на вкус. Потом еще раз. Ей нравился его запах и ощущение от его губ, и
было совершенно наплевать на то, что он о ней подумает, хотя в обычной жизни
это всегда ее очень заботило. Но поцелуи с Шубиным лежали за гранью обычной
жизни.
— Остановись, — велел он, когда она положила ладони ему на
грудь и поцеловала в шею. — Сейчас же.
— Ты первый начал, — промурлыкала она, совершенно не
стесняясь того, что он ее останавливает, а она не хочет останавливаться. — Сам
виноват.
Он поймал ее руки и сильно сжал пальцы. Кольца впились в
кожу, делая больно.
— Ты что? — спросила она и выдернула руку. — Мне больно.
— Мне тоже! — сказал он со злостью. — Мне тоже больно.
Он оторвал ее от себя и толкнул в кресло, из которого она
выскочила, когда заорала на него.
— Не прикасайся ко мне. Подожди.
Шубин обошел стол и уселся с другой стороны. Потом
наклонился и потер лицо. Посмотрел в потолок, закинув голову, и надел очки.
Лидия следила за ним со странной смесью раздражения и восторга.
— Послушай, — сказала она и откашлялась, — может, ты не
понял, но я совершеннолетняя. Так что за развращение малолетних тебя не
привлекут.
— Ты меня успокоила, — пробормотал он, поднялся и налил воды
в чайник.
— Если ты сейчас начнешь извиняться, — предупредила Лидия
неприятным голосом, — я в тебя чем-нибудь кину.
— Слушай меня внимательно. — Егор Шубин присел перед ней на
корточки и снова взял ее за подбородок, так что ей волей-неволей пришлось
смотреть ему в глаза. — Я думать ни о чем не могу, только о том, как бы мне
тебя…
— Трахнуть, — подсказала Лидия. Почему-то ей стало очень
весело. Так весело, как никогда в жизни.
— Да, — согласился он и улыбнулся.
— И что тебя останавливает? — спросила она и покраснела, как
перезревший помидор.
Господи, да что с ней такое?! Она просто сошла с ума. Только
что, на собственной кухне. Она сошла с ума от поцелуев Егора Шубина.
— Лидия, — произнес он медленно, как будто она и впрямь
ничего не соображала, а он должен был во что бы то ни стало растолковать ей
какую-то сложность, — у меня нет и никогда не было времени ни на какие романы.
Женщины, с которыми я спал, были просто женщинами, с которыми я спал. Мне было
наплевать на них, а им было наплевать на меня. Ты — из другой категории. Я
женюсь на тебе, если останусь жив. Поняла? И мне совершенно все равно, хочешь
ты этого или не хочешь. Я просто на тебе женюсь. Но спать с тобой сейчас я не
буду. Потому что если… случится что-нибудь, ты будешь убиваться по мне, а мне
бы этого не хотелось.
— Убиваться? — повторила она непослушными, как будто чужими
губами, потом протянула руку и потрогала его лицо.
Он еще некоторое время внимательно порассматривал ее, сидя
перед ней на корточках. Поднялся, вылил из чашек остывший кофе и стал мыть их
под краном.
Говорить было нечего, как будто они уже все сказали друг
другу.
— Ты… понял, какие названия могли заменить слово
“Континенталь”? — спросила Лидия. Ей нужно было спросить его о чем-нибудь.
Просто спросить, чтобы перестать думать о том, что именно он сейчас сказал.
— Есть несколько вариантов, — ответил он буднично. — У нас
есть компания “Инвест-транс”. Если считать все подряд, и дефис тоже, то все
подходит. Есть ОАО “Янтарный”.
Тоже подходит. Есть “Кристаллвест” и еще “Балтэкотранс”.
Самое интересное, что все они работают в интересах разных департаментов. — Он
сухо улыбнулся. — “Янтарный” принадлежит хозяйственной службе. “Балтэкотранс” —
это промышленная группа. “Инвест” — это банкиры. “Кристалл” — это порт и
рыболовная флотилия. Четыре главы департамента. И замы, которых я тоже почти
никогда не проверял. Верных восемь человек. За исключением Барышева, которому
нет никакого резона меня спихивать. Я ему полезен.
— Кто такой Барышев? — спросила Лидия тоном жены, которой
муж рассказывает о том, что его опять обошли с повышением.
— Глава хозяйственной службы. Он с Тимофеем уже лет
двадцать. Личный друг, соратник, верный ленинец и так далее.
— Ты знаешь, — сообщила Лидия, обращаясь к его спине. Он
варил кофе и к ней не поворачивался. Она подозревала, что он не может ее
видеть, — я сегодня забралась в кабинет к Леонтьеву, пока он был в отсутствии,
и меня там чуть не застукали.
— Ты что? — спросил он и повернулся. — Совсем с ума сошла?
— Я хотела посмотреть бумаги, которые у меня утащили. Ты
утром сказал, что это важно. Я была уверена, что они лежат у Игоря в кабинете.
Я взяла ключ у охранника и залезла в кабинет. Бумаг не нашла, зато нашла кассету,
которую мне в ящик подбросили, помнишь, я говорила?
Он кивнул. Из-за очков было совершенно невозможно разобрать,
о чем он думает.
— Леонтьев вернулся, как раз когда я там ковырялась. — От
воспоминаний ей вдруг стало холодно и снова застучало в висках, как тогда, под
столом. — Я забралась под стол и сидела там, пока его к главному не позвали.
Потом вылезла и уехала домой.
— Все? — спросил он. — Больше ничего не произошло?
