— Я — как ты, — сонно объявила Катерина. — Если ты начинаешь
работать в восемь, почему я должна начинать работать в десять?
— Потому что ты — моя жена, — заявил он, осторожно
поворачиваясь, чтобы обнять ее. — Ты моя жена и можешь вообще больше никогда не
работать. Хочешь, я тебя с сегодняшнего дня уволю?
— Попрошу без феодальных замашек. — Она потерлась о него
снизу вверх, зачем-то поцеловала в ладонь и стала наполнять необъятных размеров
ванну. Потом скинула на пол халат, переступила через него и с видом герцогини,
принимающей утреннее омовение, шагнула в пенящуюся воду. Тимофей смотрел на
нее, затаив дыхание.
Воды было еще мало, она белым ключом кипела вокруг ее
розовых коленей, маленьких ладошек, которыми она водила по пенным горам, и —
Тимофей на секунду прикрыл глаза — вокруг груди, которая всегда так хорошо
помещалась в Тимофеевых ладонях, как будто это было ее главным предназначением.
Вода то заливала, то снова открывала соблазнительные выпуклые соски. Тимофей
почувствовал, что взмок.
— Катька, я тебя брошу, — сказал он через силу. — Так
невозможно жить. Я просто сатанею, когда вижу твои…
— Мои что? — Она подняла из пены ногу и покрутила ступней из
стороны в сторону. — Мои ноги? Мои руки? А… Я догадалась! Мои глаза!
— Глаза! — усмехнулся Тимофей. — Глаза, конечно. И руки, и
ноги, и груди, и…
— Стоп! — приказала Катерина и засмеялась. — Ты вроде на
работу собирался? И даже брился, когда я вошла.
— Это точно, — согласился Тимофей. — Брился.
Ему было очень весело. В присутствии Катерины у него всегда
становилось замечательное настроение.
Она с интересом следила за ним из ванны. Он думал всего
секунду, потом тоже скинул халат и полез к ней, отчего вода сразу поднялась
чуть не до краев.
— Тимка! — завизжала Катерина. Он ее придавил. — Слезь с
меня немедленно!
— Ни за что, — объявил Тимофей. — Я тиран, а ты — моя личная
собственность и должна терпеть все мои выкрутасы. Не будешь в другой раз
шастать голой в моем присутствии.
Она хохотала и брыкалась, вода лилась на пол, белоснежная
легкая пена застилала Тимофею глаза, он ласкал под водой скользкую и горячую
Катерину и дышал с трудом — так она его возбуждала.
Господи, как он жил без нее? Разве он жил без Катерины?
Какая унылая и безрадостная штука — жизнь без Катерины.
— Тим, — обратилась она к нему, когда спустя полчаса они
вылезли из ванны, — так что там за дела с юридической службой? Мне Абдрашидзе
сказал что-то такое, совсем невнятное. И Приходченко, по-моему, темнит.
— Да они не знают ничего. — Тимофей застегивал джинсы. В
качестве домашней одежды он признавал только джинсы, в халате доходил от
спальни до ванной и наоборот. — Прошляпили все, что могли прошляпить, а теперь
темнят.
— Статью я видела, — сообщила Катерина задумчиво. — Ты что
будешь, йогурт или омлет?
— Омлет и йогурт, — сказал Тимофей. Есть ему совсем не
хотелось, но он любил смотреть, как она готовит ему по утрам. В этом было
что-то совершенно особенное. Как в фильмах про любовь.
— Расскажи мне, — попросила она, взбалтывая омлет в
керамической мисочке. — Я ничего не поняла, Шубин воровал у тебя?
— Выходит, что так, — ответил Тимофей не слишком охотно. Он
уже принял решение, и не имело смысла обсуждать это еще раз. — Выходит, что
воровал.
— Ты уверен?
Он вздохнул. Отвязаться от Катерины, когда она не желала,
чтобы от нее отвязывались, было невозможно.
“Ты истинная жена своего мужа”, — говорил о ней тесть
Дмитрий Степанович.
— Дудников скажет, уверен я или не уверен. Он этим делом
занимается.
Дудников был шефом службы безопасности.
— Знаю я, как Дудников занимается, — пробормотала Катерина
недовольно. — Ему самое главное — компромата набрать побольше. Он у тебя
наследник товарища Берии. Ты не знаешь, они не родственники?
— Кать, я что, должен сам заниматься расследованием таких
дел? Или ты на себя возьмешь? — спросил Тимофей довольно холодно. — Дудников
соберет мне факты, а я потом решу, что с этими фактами делать. И так, видишь,
все валится — и Долголенко этот гребаный, и Шубин, и журналисты…
— Я не верю, что он такой… непрофессиональный жулик, —
сказала Катерина твердо. — Может, он и делал какие-то дела в обход тебя, но не
так топорно, как написано в статье. Это я тебе точно говорю, Тимыч. Я его не
знаю совсем, может, он, конечно, подлец первостатейный, но он точно не дурак.
— Был бы дурак, я бы его не держал так долго, — пробормотал
Тимофей. — И кого на его место брать, не знаю.
— Подожди, — посоветовала Катерина осторожно. — Не бери
никого. Не ровен час увольнять придется.
Тимофей неожиданно улыбнулся, поймал ее за халат, притянул к
себе и поцеловал вкусные, пахнущие кофе губы.
— А вот тут ты не права, дорогая, — объявил он, близко глядя
ей в глаза. Потом перевел взгляд на ее губы, словно примериваясь, и поцеловал
снова. — Возьму. Завтра же возьму. И не кого-нибудь, а того, за кого больше
всех просить будут.
— Кто будет просить? — не поняла Катерина.
— Не знаю, — ответил Тимофей Ильич. — Посмотрим.
* * *
Лидия задумчиво и методично включала и выключала настольную
лампу. Желтый свет загорался и гас. Когда он загорался, лежащие перед ней
бумаги казались серыми, а когда гас — бледно-голубыми.
— Ты что? — спросила Нинулька. — В раздумьях?
— Пожалуй, да, — согласилась Лидия. — Пожалуй, в раздумьях.
— Ты знаешь, вчера к Леонтьеву приезжал твой герой, —
понизив голос, доверительно сообщила та. — Ну этот, про которого ты написала. Скандал
был жуткий. Леонтьев его еле выставил. Он буянил, требовал, чтобы ему показали
документы. Ты его не видела?
— Нет, — ответила Лидия.
— Странно, — удивилась Нина. — Его все видели. Где ж ты
была?
— В туалете. — Лидия сказала чистую правду. Странно, что
Тамара Петровна ничего не разболтала про инцидент на лестнице. Просто кремень,
а не Тамара Петровна.
Нина нашла в столе заварку и насыпала в чашку.
— Хочешь?
Лидия отрицательно покачала головой.
— Ты что такая мрачная? Боишься?
— Боюсь, — созналась Лидия. — Оказывается, в
разоблачительных статьях нет никакого кайфа.
— Смотря в каких, — весело сказала Нина. — Я тебя уверяю,
что Доренко от своих разоблачений испытывает просто жгучий кайф.
