Дед.
Позабыв закрыть дверь. Егор большими шагами пошел в глубь
квартиры, заглядывая во все комнаты подряд. Откуда-то выскочила Наталья
Васильевна, у нее было испуганное и встревоженное лицо.
— В чем дело? — не повышая голоса, спросил Егор издалека.
— “Скорая” была час назад. Сделали три укола, полчаса
посидели и уехали, когда давление стало понижаться. Вроде обошлось, Егор
Степанович.
Егор еще постоял посреди коридора, потом нагнулся и стянул
ботинки.
— Когда приступ начался?
Домработница, уже приготовившаяся взять его пальто, опустила
глаза как-то особенно постно.
— Да как газету прочитал, так пошел и лег. И “Скорую”
вызывать не велел. Я уж потом на свой страх и риск вызвала.
— Надо было не потом, а сразу, — пробурчал Егор, прячась за
раздраженный барский тон. Игра в господина, недовольного прислугой, позволяла
еще хоть немного оттянуть момент, когда нужно будет войти и увидеть деда.
— Да разве его уговоришь! — ответила на укор Наталья
Васильевна с досадой. — Кремень. Скала.
— Весь в меня, — пробормотал Егор. Не глядя, он швырнул в
темноту своей спальни мятый пиджак — свидетель сегодняшнего конца его жизни — и
постучал в дедову комнату.
— Ну что? — спросил он, просовывая в дверь голову. —
Перестал помирать?
Наталья Васильевна за его спиной закатила глаза и,
демонстративно громко топая, прошлепала в кухню. Ее всегда изумляло непочтение
Егора к своему более чем пожилому дедушке. Она даже подругам рассказывала, как
“эти новые русские” позволяют себе обращаться со старшим поколением.
— Входи и закрывай дверь, — предложил дед нарочито бодрым и
веселым голосом. Когда он говорил таким голосом, Егор знал, что случилась беда.
— Сквозняк.
В комнате запах лекарств стал еще острее. Почему-то его не
вынесло в настежь открытую форточку. В дедовой комнате вообще всегда была
чудовищная стужа. Зимой и летом он жил с открытыми окнами, “впускал” свежий
воздух и ставил на минимум регулятор батареи, объясняя это тем, что горячий
воздух то ли поглощает, то ли видоизменяет какие-то там ионы. Егора дедовы
теории страшно развлекали, он всегда с удовольствием их слушал, они восхищали
его своей глубокой научностью и обилием умных слов.
— Дед, ты чего это разлегся? — спросил Егор, со страхом
вглядываясь в восковое желтое лицо с тонкой кожей и синими прожилками под
глазами. — Тебе чего, больше заняться нечем?
— Вот отдохнем и займемся, — пообещал тот все тем же
чудовищно бодрым голосом. — Как твои дела?
Егор усмехнулся и сел в кресло напротив.
— Дед, все это чушь и ерунда, — сказал он быстро. — Стоило
из-за этого нервничать! Обычные дрязги внутри сплоченного трудового коллектива.
Кто-то хочет на мое место, только и всего. Это ведь в ваших пятидесятых все
трудились за энтузиазм и “хрущевку”. Сейчас все сложнее, ты ж понимаешь…
“Помрет ведь, — подумал он про деда с отчетливой бабьей
жалостью. — Меня застрелят, и он помрет”.
— В наших пятидесятых, — подхватил дед, не открывая глаз, —
люди были благороднее и самоотверженнее.
— Это ошибка. — Егор придвинулся в кресле поближе. — Люди во
все времена удручающе одинаковы.
— Егор, положи лупу на место, — скомандовал дед. —
Разобьешь, где я возьму вторую такую?
— Купим, — заявил Егор, пытаясь вставить лупу себе в глаз.
Лупа была громадная, толстого стекла и в глаз никак не лезла.
— Что там у вас случилось, Егор?
Шубин бросил лупу, уперся локтями в колени и потер лицо.
Что он может объяснить своему восьмидесятишестилетнему деду,
да еще объяснить так, чтобы он поверил и перестал волноваться и не лежал больше
на кожаном диване с таким неживым восковым лицом?
— Дед, ситуация сложная. Я допустил какую-то ошибку и сам до
сих пор не знаю, какую. Кто-то решил убрать меня с дороги и сделал это легко и
просто.
— Тебя уволили? — перебил дед, вновь закрывая глаза.
— Ну конечно! — ответил Егор с досадой. — Меня уволили, у
меня больше нет репутации и профессии. Я должен все начинать сначала.
“И на все начинания у меня неделя. Впрочем, нет. Не неделя.
Уже шесть дней и один вечер”.
— Ты должен бороться, — сказал дед, подумав. — Ты не можешь
все так оставить. Ты слышал что-нибудь о том, что человек невиновен, если его
вина не доказана?
Егор застонал.
— Дед, это годится только для романов! На самом деле все не
так лучезарно. В статье говорится, что я использовал свои знания и полномочия,
обирая человека, которого должен был защищать и оберегать от всевозможных
проколов.
— Но ты же защищал и оберегал…
— Да это теперь не имеет никакого значения! — заорал Егор
неожиданно даже для себя. — Моему шефу недосуг проверять, честный я человек или
нечестный! Ему проще… — он хотел сказать “застрелить”, но вовремя прикусил
язык, — ему проще выбросить меня на фиг и забыть о моем существовании навсегда.
— Если твой шеф порядочный человек…
— Дед, сейчас нет порядочных людей! Ты последний остался.
Все остальные ни черта не порядочные! На порядочных нынче воду возят!
— Ты противоречишь сам себе, — сказал дед тихонько, — только
что ты утверждал, что во все времена люди одинаково порядочны.
— В моем мире, — отчетливо, как на уроке, произнес Егор, —
порядочных нет и не будет. Волки не бывают порядочными и непорядочными. Они
бывают только более или менее удачливыми. Удачливые становятся вожаками,
неудачливых загрызают свои или отстреливают в сезон охоты. В данный момент я —
неудачливый волк.
— Хочешь, я пойду к этому твоему шефу, — предложил дед и
неожиданно сел и спустил ноги с дивана.
Егор усмехнулся, но тот продолжал упрямо: — Я пойду и скажу
ему…
— Дед, — произнес Егор нежно, — ты ничего не понимаешь. Я
разберусь сам. Ты мне в этом деле не помощник. Ты только перестань помирать, не
осложняй мне жизнь еще больше. О'кей?
— Гуд бай! — ответил дед сердито. — Ты напрасно считаешь,
что все вокруг хищники, готовые тебя загрызть. Это неправильно. Оценивать жизнь
нужно трезво, а ты… сгущаешь краски.
— Давай чайку попьем, — предложил Егор, вдруг сильно устав
от облегчения — дед говорил и выглядел как вполне нормальный, пригодный для
жизни человек. — Что-то я замучился сегодня. А потом я подумаю. Может, чего и
придумаю. Дед, ты на недельку прикроешь меня от родственников? Я сейчас чужими
делами заниматься точно не смогу.
