Но завтра навалились срочные дела, и к бумагам Тимофей Ильич
так и не вернулся.
* * *
Бумаги, в полном соответствии с правдой жизни, показанной в
кино “ТАСС уполномочен заявить”, оказались в полой металлической трубке,
засунутой между водосточной трубой и углом соседнего с редакцией газеты “Время,
вперед!” дома.
Лидия накинулась на них с жадностью и азартом, быстро
просмотрела все до одной — их было совсем немного, — потом просмотрела еще раз,
медленно и внимательно. А потом еще раз.
В них не было ни слова ни про Тимофея Ильича Кольцова, ни
про правдоискателя Долголенко, судьба которого так волновала “свободную
прессу”. Они были целиком и полностью посвящены Егору Степановичу Шубину —
главе юридической службы холдинга “Судостроительные заводы Тимофея Кольцова”.
Из документов следовало, что Егор Шубин давно и успешно
проворачивает грандиозные махинации, пользуясь близостью “к телу” и собственным
виртуозным умением обходить подводные камни.
Через небольшую, принадлежащую Шубину фирму от Тимофея
Ильича утекали не только и не столько денежки, сколько цветные металлы и разное
прочее сырье, имевшееся у Кольцова в изобилии. Договоры, подписанные Шубиным,
были составлены таким образом — даже малограмотная в подобного рода делах Лидия
моментально поняла это, — что с продажи меди и никеля не было заплачено ни
рубля налогов. От своих западных покупателей Егор Шубин получал гигантские
“отстеги” — сделки были не просто выгодные, сделки приносили прямо-таки
космические прибыли.
И все это под носом у Великого и Ужасного Тимофея Кольцова.
Лидия внезапно почувствовала тошноту. Конечно, она, умная,
образованная, много пишущая столичная журналистка, знала, какие деньги делают
те, кто так или иначе допущен к святая святых — к корыту. Не слишком углубляясь
в вопрос, она все же понимала, что огромная держава, лежащая от “Балтийского до
Охотского моря”, в едином порыве трудится на два десятка человек и их
приближенных. Тимофей Ильич Кольцов из этих двух десятков был, пожалуй, самым
лучшим. По крайней мере, он не сидел верхом на нефтяной трубе и не занимался
открыванием-закрыванием вожделенного крана. Однако, как выяснилось только что,
и в его команде ребята не дремали. Если шеф не хочет гнать за границу медь и
никель, мы вполне можем это сделать и в обход его. Даже удобнее — не нужно
прибылью делиться. Когда все выплывет — если выплывет! — денег уже будет столько,
что оставшуюся жизнь вполне можно посвятить выращиванию маргариток и фиалок в
своем высокогорном альпийском поместье.
“Егор Шубин, который два месяца и близко не подпускал меня к
шефу, этот человек с внешностью киношного английского аристократа, в стильных
очках и кашемировом пальто, человек, от мыслей о котором я не могла потом
отделаться несколько дней, — оказывается, просто очень талантливый и ловкий
жулик?!” Впрочем, не слишком и ловкий — ведь выплыли откуда-то эти бумаги, что
лежат сейчас у Лидии на столе!
— Шубин — это еще ничего, — мрачно заключил Леонтьев, с ходу
заглотив всю информацию и собираясь прочитать бумаги еще раз более внимательно.
— Было бы хуже, если бы жуликом оказался сам Кольцов.
— Ну что? — спросила Лидия, помолчав. — Мы будем это
печатать или мы не будем это печатать?
— Не торопись! — рявкнул Леонтьев с досадой. — Я понимаю,
конечно, что тебе до смерти охота кого-нибудь разоблачить, но я вначале должен
подумать. Подумать, подумать…
— Ты думай, конечно, — согласилась Лидия безразличным тоном,
— но все же не забудь, что это моя статья.
Леонтьев поднял голову и посмотрел на нее с веселым
интересом.
— Да-да, — подтвердила она, стараясь сохранять хладнокровный
и независимый вид, — попробуй только отдай ее своему любимому Грише Распутину…
— Жажда славы тебя погубит, Шевелева, — пробурчал Леонтьев.
— Слышишь?
— Нет, — сказала Лидия. — Не слышу.
— А ты написать-то сумеешь? Это ведь целое искусство —
разоблачительные статьи писать…
— В случае чего ты меня поправишь. Согласуем, перепишем,
ничего не упустим…
— Я еще не решил, — Леонтьев раздраженно прикурил от
крохотного язычка пламени, который выскочил из зажигалки только с третьего
раза, — будет ли это вообще печататься. Мне посоветоваться нужно как следует… —
Он прицелился и ловко попал зажигалкой прямо в пустую корзину для мусора.
Корзина медленно, как бы нехотя наклонилась и беззвучно опрокинулась набок. Из
нее выкатился одинокий бумажный шарик.
Лидия и Леонтьев смотрели на него, не отрываясь.
— А когда ты посоветуешься? — оторвавшись от шарика,
спросила Лидия.
— В бой не терпится? Ничего, потерпишь…
— А новости не протухнут?
— Такие новости, любимая, — сказал Леонтьев язвительно, — не
протухают никогда. Они станут никому не нужны, только если этот Шубин завтра
покончит с собой от стыда и отчаяния, но будем надеяться, что он ничего
подобного не сделает…
— Но советоваться ты сегодня будешь или… когда?
— Сегодня, — подтвердил Леонтьев раздраженно. — Сегодня,
конечно. Или ты думаешь, что я две штуки американских денег просто так
заплатил? Чтобы мы с тобой прочитали и удовольствие получили?
— Я, например, никакого удовольствия не получила, — призналась
Лидия. — Так, мерзость какая-то.
— Нежная ты наша, — пробормотал Леонтьев, — нежная и тонкая
натура. От чужих мерзостей падает в обморок…
— Игорь, ты потом дашь мне две недели отпуска? — Лидия
решила, что спросить об отпуске нужно именно сейчас, до публикации. После
публикации он точно никакого отпуска ей не даст, зато, если сейчас пообещает,
на него удобнее будет давить.
Все-таки придется ехать. Форум приверженцев неформального
искусства не за горами, как же можно пропустить!..
— Дам, — пообещал Леонтьев рассеянно, снова принимаясь за
бумаги. — Если все будет нормально — дам. Ты вечером дома будешь?
— Где же мне еще быть? — удивилась Лидия и покраснела.
Он поднял глаза, несколько секунд смотрел на нее изучающим
взглядом, потом усмехнулся и протянул:
— Ну-у, я не знаю, где ты бываешь… В общем, если ты дома, я
тебе позвоню вечерком, когда уже… посоветуюсь. А ты точно хочешь эту статью
сама писать?
— Точно! — почти выкрикнула Лидия. — Точно, Игорь!
Он махнул рукой, как бы выражая одновременно и
неудовольствие, и покорность судьбе, и Лидия выскочила за дверь.
Вот дела!
Она предпочла бы, чтобы главным злодеем в этой сказке
оказался… другой человек. Не Егор Шубин.
“Хотя что мне за дело до этого?
