— Позвольте, — робко перебила Маша разошедшегося Нестора, —
но вот, к примеру, в стране Швейцарии национальных языков два или три. Немецкий
и французский точно и еще, кажется, итальянский.
Это не в счет, сказал Нестор. Что вы привязались к этой
самой Швейцарии! У них свое, а у нас свое! И если сейчас не остановить
экспансию, украинский язык будет забыт, уничтожен!
— И что делать?
А очень просто. Проще пареной репы. Нужно перестать
привозить сюда русские книги. Тогда, хочешь не хочешь, украинские авторы станут
писать свои, и все будет просто прекрасно. Чудесно просто станет все.
— Но позвольте, — повторила Маша, — даже Гоголь Николай
Васильевич писал по-русски! То есть у него масса чудесных певучих
малороссийских слов, но писал-то он по-русски! Может, дело не в том, что надо
авторов запретить, а в том, что своих следует вырастить? Научить?
Разрекламировать? Придумать книгам какие-нибудь нестандартные обложки, красивое
оформление? Заставить людей вспомнить язык, который они за годы советской
власти изрядно подзабыли? Ведь весь Киев говорит по-русски!
— В том-то и беда, — печально сказал Нестор, — в том-то и
беда, что никто вспоминать не хочет, а хочет ваши детективы читать и мозгами
совсем не шевелить! А если ими не шевелить, их и не останется вовсе, мозгов-то!
На национальной литературе только и следует воспитывать патриотизм!…
«Ого, — подумала Маша. — Этот мальчик патриотизм воспитывать
собирается!»
— А Мирослава Макаровна всем помогает. Деньги дает,
помещение снимает, где поэты молодые собираются. Сборник издала, называется
«Видрождення», «Возрождение» по-вашему. Она… светоч, если хотите. Светоч
национальной культуры.
Может быть, потому, что Маша не читала ее стихов, и еще
почему-то, но ей в то, что Мирослава светоч, как-то не очень верилось.
Видимо, скепсис был написан у Маши на лице, потому что
Нестор вдруг засуетился, составил на поднос недопитые чашки, свою и ее, и стал
отступать к двери:
— Я прэпрошую, но жаль, нэ можу дальше говорыть, бо мне надо
найти Мирославу Макаровну…
Маша проводила его глазами.
Итак, Мирослава занимается благотворительностью и вообще
очень милая и добрая. Всем помогает. Особенно тем, кто опасается русскоязычной
экспансии и утраты национальной самобытности в литературе. Дает им деньги и
вообще…
Странно, странно. Очень странно.
Оставшись одна, Маша Вепренцева некоторое время думала,
потом встала из-за стола и прошлась по просторной и пустой комнате. Солнечный
зайчик, переместившись на потолке, дрожал уже с другой стороны, и горячий и
острый луч, отыскавший в серванте хрустальный фужер, вовсю играл с ним —
отражался от граней, подпрыгивал, кидался в глаза горячими каплями, плясал по
мебели и по натертому паркету. Маша зажмурилась, когда луч прыгнул ей на нос.
Стало щекотно и горячо, и, как вчера, захотелось надеть майку, рваные джинсы и
шлепанцы на плоской подошве и сначала бродить под соснами, а потом валяться на
прибрежном песке, подставив лицо ветру, пахнущему водой и цветами.
Так они с Родионовым и не сходили на Днепр. А Мирослава все
стрекотала, что он где-то рядом. Вот Катерина Кольцова наверняка сходила на
Днепр, а если и не сходила, так это ничего, в следующий раз сходит! Как,
наверное, хорошо быть свободной — во всем! Как, наверное, легко дышать, когда
ты победительница — во всех отношениях! Как, наверное, легко любить себя, когда
за спиной у тебя Тимофей Кольцов и вы с ним очень схожи в одном — он тоже любит
тебя, именно тебя, и ты прикрыта этой любовью, как щитом рыцарей-тамплиеров!
Откуда в голове у нее взялись эти самые тамплиеры, она не
знала, и какие такие у них щиты, она тоже не имела никакого понятия, но слово
было красивое и почему-то шло Тимофею Кольцову.
Рыцарь-тамплиер.
Вот странно, почему Нестор, подчеркнуто мешавший русские и
украинские слова, оставшись с ней наедине, вдруг заговорил по-русски, словно
забыл, что должен говорить по-украински?…
И его речь про возрождение национальной культуры тоже
показалась ей как будто знакомой, но откуда?… Откуда?…
Маша Вепренцева задумчиво постояла возле французского окна,
потом обошла стол и взглянула на кипу газет, которые листал Веселовский.
Газета. Газета?!
Статья про развод Поклонных была в газете, и Маша
просмотрела ее дважды, прежде чем сообразила, из-за чего Лида впала в такое
бешенство. Газеты, которые смотрел шоумен, валялись там, где он их оставил, а
той самой газеты, которую читала Маша, нигде не было.
Она просмотрела их еще раз и даже заглянула под стол. Нет
газеты.
Что за ерунда?
— Вы что-то ищете?
Маша неожиданно вздрогнула, больно ударившись боком о край
стола.
— Вы меня напугали. — Она перевела дыхание и улыбнулась.
— Почему?
— Потому что подкрались так, что я вас не слышала.
— Очень жаль, — сказал ее собеседник и улыбнулся приятной
улыбкой. — Очень жаль, что вы меня не слышали.
В его голосе, холодном, как лед, было что-то такое, из-за
чего Маша вдруг стала судорожно оглядываться по сторонам, отступать, а он
надвигался на нее, и в отчаянии она вдруг поняла, что на лужайке за французским
окном уже нет милиционера в фуражке с высокой тульей.
Она отдала бы полжизни за то, чтобы он там был.
***
Дмитрий Родионов открыл компьютер, сел и уставился в него.
Компьютер был шикарный — подарок издательства к выходу его десятой книги.
Легкий, тонкий, в титановом корпусе, изящный, какими бывают только очень
дорогие хайтековские вещи. Родионов компьютер обожал и как-то особенно им
гордился.
Он вытаскивал его из мягкой замшевой сумочки и устанавливал
на коленях, даже когда летел из Москвы в Санкт-Петербург, хотя это было смешно:
едва взлетев, самолет начинал заходить на посадку, и даже приниматься за работу
было бессмысленно, но Родионов делал вид, что принимается.
Обкусанное с одной стороны яблочко, известный всему миру
символ компьютерной фирмы, произведшей родионовское чудо, наливалось неярким
молочным светом, на рабочем столе появлялось весеннее деревце, трогательное в
своей детской беззащитности, и одного этого Родионову было достаточно, чтобы
прийти в хорошее настроение.
Работа — в этом слове было все, что требовалось ему для
жизни.
Вот так просто. Работа, и все.
Без этой своей работы он был бы скучнейший человек. Впрочем,
это большой вопрос, был бы он вообще или пропал бы где-нибудь от безделья и
пьянства.
Бизнес принес ему денежки и не принес никакого… жизненного
интереса. Он очень быстро доказал себе, что умеет зарабатывать, ну и что? В
олигархи он не вышел и вряд ли вышел бы, даже если бы стал заниматься бизнесом
по двадцать четыре часа в сутки, а ковыряться на среднем уровне было скучно,
скучно!… Скучно и предсказуемо.
