Подумав про культ, Маша вдруг перепугалась, и еще одна
странность припомнилась ей — кто-то же звонил ей, звонил накануне их отъезда и
приказывал Воздвиженскому оставаться в Москве и так отвратительно угрожал ее
детям!… Воздвиженский не остался в Москве, поехал в Киев, и Сильвестр сейчас с
ними, господи помилуй!… Сильвестр с ними, а Лерка в безопасности на даче
Валентина Маркова.
Маша не то что позабыла об этом, но как будто, переложив
заботу на чужие плечи, перестала об этом думать. Плечи были марковские, и в
том, что на эти самые плечи можно воздвигнуть все, что угодно, и проблема не
просто решится, но и перестанет существовать, у нее не было никаких сомнений.
Может, все это как-то связано?! Но что — все?
Как предполагаемый культ вуду может быть связан со звонками
московского сумасшедшего, который угрожал ей и требовал, чтобы Родионов не
ездил в Киев?! Как окровавленный нож может быть связан с торопливым разговором
Лиды Поклонной со Стасом Головко? И как Лида и Стас вообще связаны между
собой?! А красавец актер? А Матвей Рессель, который не отходит от парочки ни на
шаг, словно боится чего-то? И почему весь день пьет Казимир Цуганг-Степченко?
Или он просто-напросто алкоголик, который не может не напиваться, даже когда
принимает у себя на даче будущего президента, от которого вскорости будет
зависеть все — тендеры, акцизы, поставки, закупки, налоги?!
И еще всякие подозрительные обстоятельства припомнились ей.
Зачем Весник полетел с ними в Киев? Почему Марков настаивал
на знакомстве Воздвиженского и Кольцова? Почему утверждалось, что это именно
Кольцов хочет познакомиться, хотя он даже не вышел к гостям? Почему так
нарочито, почти публично, поссорились Стас Головко и девушка Олеся? Откуда
взялся Веселовский, который за день до отъезда ни слова не сказал о том, что
сам собирается в Киев?
И в конце концов — если не брать за рабочую гипотезу культ
вуду! — откуда кровь, нож и прочие атрибуты классического детектива?! Только
трупа не хватает!
Или кто-то играет с ними в детектив, специально придумывая
сюжет?!
Маша вернулась в зал с намерением немедленно поделиться с
Родионовым своими мыслями и обнаружила, что за время ее отсутствия произошли
некоторые изменения.
Сильвестр и Михаил Кольцов играли в бильярд за широкими
раздвижными дверями, которые вели в соседнюю «залу». Там были сплошь зеленое
сукно, молочные лампы и латунные решетки.
Вся остальная компания продолжала сидеть за столом, лишь
только Аркадий Воздвиженский неловко стоял возле стула, а рядом господствовал
Тимофей Кольцов.
Он не стоял, не возвышался, а именно господствовал, и
высоченный Родионов как будто уменьшился в росте, съежился и стал похож на
распространителя газеты «Искра», которого отчитывает городовой.
Маша подошла к ним.
Знаменитый писатель, увидев ее, страшно обрадовался, словно
давно ждал подкрепления и оно наконец пришло.
— Маша, это Тимофей Ильич Кольцов. А это Маша Вепренцева,
моя… помощница.
— Мы знакомы, — громко сказал олигарх, — по бассейну.
Мирослава Цуганг-Степченко страдальчески подняла брови и
посмотрела на Лиду, та, в свою очередь, посмотрела на Надежду, а Надежда — на
Катерину Кольцову. Катерина же смотрела исключительно на огурец, который
приготовилась съесть.
— Ваш сын, — сообщил олигарх писателю, — отлично плавает.
Они меня сегодня там уморили, в этом бассейне!
Неизвестно, что произошло в этот момент в голове у великого
детективщика, но только он почему-то не стал объяснять великому политику, что
Сильвестр вовсе не его сын, а сын Машин! Писатель улыбнулся неубедительной
отцовской улыбкой и даже руками несколько повел, как бы говоря — ну что ж с них
возьмешь, дети, они такие!…
Маша от изумления открыла и закрыла рот.
— Я с удовольствием читаю ваши романы, — продолжал рокотать
политик, — жена начала, а я… поддержал инициативу.
Жена иронически хмыкнула на заднем плане, но муж не обратил
на нее никакого внимания.
— Из меня, вообще-то говоря, чтец плохой, я все больше по
документам специалист разным… — Тут он улыбнулся обаятельной улыбкой гиены,
признающейся в том, что она, гиена, большой гурман, не всякие трупы уважает, а
только трупы свеженькие, к примеру, или, наоборот, тухленькие! — Но мне
нравится иногда… просто так почитать. Вот просто так, чтоб голову не грузило!
Жена опять хмыкнула, и Маша быстро глянула в ее сторону.
Глянула и не увидела — от волнения.
— Мне больше всего нравится, что вы глупостей не пишете.
— Глупостей? — переспросил Воздвиженский.
— Ну да. Глупостей не пишете. Мне нравится. Вы же не пишете
про ментов или про бандитов!
— А почему про ментов или бандитов означает… глупость?
— Да потому что, кто про это пишет, ничего в этом не
понимает! — Олигарх опять улыбнулся, и опять радостной гиеньей улыбкой. — Я
минут двадцать посмотрел кино-то это, потом плюнул и не стал смотреть! Расстроился
даже. Маразм сплошной. А у вас никакого маразма нету. Мне нравится, как вы
пишете. И еще Маринина нравится, а так больше никто.
Наверное, никто и никогда не хвалил писателя Родионова за
то, что в его книгах «нет маразма», а если бы кому-то пришло в голову
похвалить, от шутника мокрого места не осталось бы — Родионов умел быть резким.
Но Кольцова он слушал смирно, как ученик воскресной школы — пономаря, звонящего
в колокол.
— И про людей вы хорошо понимаете. Как это у вас, у
писателей, так получается, все как-то на месте и в одну линию выведено, а я на
бумаге двух слов связать не мог!
— Не может, — подтвердила Катерина Кольцова.
Она дожевала свой огурец, вытерла салфеткой пальцы,
поднялась и подошла к ним. Подойдя, она взяла мужа под руку, и вдруг оказалось,
что они замечательная пара, что изумительно выглядят вместе, словно родились
специально для того, чтобы стоять вот так, под руку друг с другом, и Маша даже
вздохнула тихонько. Расстроилась.
Мясистым мужицким пальцем Тимофей Кольцов тихонько
поглаживал запястье своей герцогини, и от этого его движения на Машу Вепренцеву
вдруг накатило смущение. Девичья стыдливость ее одолела, как будто олигарх с
супругой показывали стриптиз, хотя ничего подобного они вроде бы не делали.
Кажется, нечто похожее одолело и Родионова, потому что у
него вдруг напряглись скулы, и он сердито посмотрел на Машу. Он всегда сердился
именно на нее, если его что-то смущало или задевало, даже если происходящее к
ней никакого отношения не имело.
— Мы хотели завтра вашего ребенка забрать в Лавру, — сказала
Катерина Кольцова. — У нас экскурсионная программа. В кои-то веки приехали в
такой дивный город, надо хоть что-нибудь посмотреть!…
