Вернулась Лида, скользнула к Матвею, что-то пошептала и
щепотью оттянула на груди блузку, будто охлаждая грудь.
— Что-то происходит, — сказал Весник, — что-то они мечутся!
Он ничего не знал про нож, про странные разговоры в кустах,
про скандалы и кошмар на улице Вязов!
— Интересно, — продолжал Весник, показав глазами на Матвея с
Лидой, — у них роман?
— Не похоже, — подал голос Веселовский. — Он просто большой
человек в кинобизнесе. Он Поклонному работу дает!
— А у Поклонного нет работы?!
Андрей Поклонный был знаменит еще даже немножко больше, чем
участники проекта «Звездный путь», которых «чуть не порвали» на Воробьевых
горах одноклассники Сильвестра Иевлева и прочие праздношатающиеся. Он был
талантлив и прекрасен, как бог Аполлон. Тот самый, что на Большом театре и в
лавровом венце.
Нет, нет, он был талантлив и прекрасен, как Леонардо ди
Каприо в кинофильме «Титаник», то есть значительно больше, чем бог Аполлон.
Несмотря на «зрелые лета», он казался очень молодым и даже каким-то розоватым
от молодости. Как и этот самый ди Каприо, Поклонный все играл таких
романтических героев, что романтичней уж некуда, а метил почему-то в демоны.
Хотелось ему быть похожим на Олега Меньшикова, он и одевался так же, и пиджак
за плечо забрасывал шикарно, а все не выходило из него звезды мирового
масштаба, а продолжался один только русский «Звездный путь»! Поклонницы визжат,
автографы рвут из рук, на улице оборачиваются, в ресторан чуть не на руках
вносят! И повторяют, повторяют, как он прекрасен, как гениален, как велик, и
телефон разрывается от звона, все предлагают и предлагают роли, а он в интервью
уже пару раз обмолвился, что хотел бы сыграть… нет, не Гамлета, это как-то
старо, а вот князя Мышкина или отца Сергия хорошо бы!…
Маша Вепренцева актера Поклонного не очень любила. Был он,
безусловно, мил, нежен, умел изобразить вальяжность, грусть, слезы страдания и
страсти тоже ему удавались. Но почему-то везде он был до странности одинаков,
настолько, что трудно было отличить одну роль от другой. Только по костюмам и
удавалось. Если Андрей в шлафроке и панталонах, значит, исторические кино, а
если в джинсах и футболке, значит, из современной жизни.
Но красив, красив, конечно! Тут уж ничего не попишешь!…
В зале произошло какое-то движение, и Мирослава пригласила
всех ужинать. Пригласила крайне неуверенно, как будто сомневалась, стоит ли их
всех кормить.
— Позвольте, а где же первые лица? — под нос себе вопросил
Весник. — Какого рожна мы тут толкались полдня, если нас с ними даже не
познакомят!
— Сдались они тебе, — пробормотал Веселовский, — от
знакомств такого уровня никакого толка не будет. Это все равно что с
президентом знакомиться.
— А мне нравится, — сказал Весник и захохотал, — с
президентом я бы не прочь познакомиться!
— Вот если бы ты с ним в одном полку служил или по даче
соседствовал, тогда да! А так…
— Тиш-ше! — прошипел Родионов, которого раздражал
телевизионный ведущий. — Хозяйка речь будет говорить.
Стол был накрыт по всем правилам, и фарфор был что надо —
может, взаймы попросили в каком-нибудь из екатерининских дворцов? Или
потемкинских на худой конец? И гости были рассажены по ранжиру, так что Маша
Вепренцева оказалась в некотором отдалении от всех и немного за колонной, зато
ее сын получил место рядом с Мишей Кольцовым, очевидно, в ознаменование того,
что хозяева вполне готовы предоставить олигархову сыну посильное развлечение.
Зато Лиду Поклонную посадили между Весником и Родионовым, и
пиар-директор немедленно принялся комически за ней ухаживать, а она, бедная,
все принимала за чистую монету и кокетничала напропалую.
Тут— то и выяснилось, что ни Тимофея Ильича, ни Бориса
Дмитриевича за столом нет и, по всей видимости, не будет. Катерина Кольцова
казалась безмятежной, как майский полдень, слушала, что говорит ей Стас
Головко, кивала и посмеивалась, и, похоже, отсутствием супруга нисколько не
тяготилась.
Сильвестр и Миша Кольцов усердно ели и наперегонки пили
газированную воду, которая в обычной жизни Сильвестру редко перепадала. Маша
считала ее крайне вредной и почти никогда не покупала.
Дама с косой вокруг головы по имени Надежда, по слухам, жена
будущего президента, тоже была абсолютно спокойна и с аппетитом поедала утиную
ножку. Зато Олеся ничего не ела, раскапывала вилкой блюда, которые подносил
незаметный и деятельный официант, и в рот ничего не брала.
Дмитрий Родионов пребывал в крайнем раздражении. Даже
издалека Маша чувствовала это раздражение, как будто от Родионова искрило во
все стороны. У Весника было обиженное лицо, как у мальчика, которому весь день
обещали новый грузовик или конструктор, да так и не дали, а Веселовский,
казалось, надо всеми смеется.
Ужин был роскошный, и Маша незаметно для себя так наелась,
что ее немедленно потянуло в сон, и приходилось делать над собой усилия, чтобы
не начать клевать носом. С ней никто не разговаривал, и не на что было
отвлечься, и как только стало прилично, она выбралась из-за стола — официант
молниеносным и неслышным движением отодвинул стул, — чтобы посетить дамскую
комнату.
Хоть бы умыться, может, полегчает?
Вчера она встала в полшестого, чтобы к началу седьмого быть
готовой к работе и по телефону проконтролировать «вставание» Родионова, который
просыпался очень тяжело, капризничал, засыпал снова и в результате всегда
опаздывал. Сильвестра тоже надо было поднимать, чесать ему спинку, щекотать,
дуть в ушко, потому что он всегда спал так крепко и растолкать его было еще
сложнее, чем Родионова.
Маша щекотала, чесала, подпихивала, целовала заспанную
розовую щеку, от которой все еще пахло ребенком, делала массаж, а сын только на
мгновение открывал бессмысленные шоколадные глаза, таращил их и говорил: «Мам,
я уже встаю, встаю, мам!» — и засыпал опять.
Под конец процедуры утренней побудки они почти поссорились —
так он ее задерживал. Но все равно Родионов опоздал еще больше. Маша с
Сильвестром вышли к ожидавшей их машине минут на двадцать раньше его. Она
нервничала, потому что с утра был запланирован прямой эфир и опаздывать было
никак нельзя, звонила ему и в номер, и на мобильный, он злился, и утро вышло
ужасным.
Сегодняшнее утро тоже было не подарок, и теперь она хотела
спать так, что боялась, что на самом деле заснет лицом в салате.
Мирослава Цуганг-Степченко, поэтесса, будет счастлива.
За спинами официантов Маша Вепренцева пробралась в коридор и
некоторое время постояла в затруднении, раздумывая, какую именно дверь открыть.
Беда с этими дверьми. Хочешь попасть в одно место, а
попадаешь почему-то в другое.
Заветная дверь нашлась в конце коридора. Маша зыркнула по
сторонам, распахнула ее и поняла, что помещение занято.
