Спины их, как и лица, были очень красивы.
У них была, если верить газетам, какая-то потрясающая
история любви. То ли он спас ее от злодея, то ли она вырвала его из лап
бабы-яги, нечто очень романтическое. Они были прекрасны совершенно
по-голливудски, и история их была совершенно голливудской, и поэтому Маша в нее
не слишком верила.
Кроме того, она никогда не понимала мужчин, которые женятся
на красотках, и очень огорчалась, потому что думала, что не понимает от зависти.
Оттого, что сама ну абсолютно не тянет на красотку! Ей
казалось, что они все одинаковы — найдите пять отличий! Сама она, как правило,
могла найти только два — цвет и длину волос. Все остальное было удручающе
одинаковым, и она точно знала, что если завтра на другом приеме увидит жену
Андрея Поклонного в другом наряде, то ни за что не вспомнит, кто это. А вот
Катерину Кольцову узнает сразу же в многотысячной толпе.
И как это объяснить?…
— …он дал мне всего несколько дней срока, — услышала она и
насторожила уши и притормозила возле парочки, — у меня времени совсем нет, а
тут ты еще!…
— Если бы ты не был таким болваном, милый, — пропела Лида
Поклонная и нежно провела мизинцем по губам супруга, — все бы обошлось.
Маша видела их в профиль, и даже в профиль было заметно, что
нежный муж смотрит на женщину своей жизни с ненавистью, от которой у него даже
зубы свело. Он и говорил с трудом.
Маша совсем остановилась, зашла за штору и уставилась в
окно, чрезвычайно внимательно высматривая там что-то важное, как капитан судна,
заметивший на горизонте черный пиратский флаг.
— Если бы ты не была такой сукой, — в тон ей ответил Андрей
Поклонный, — все обошлось бы и без кровопролития. Но тебе же нужна кровь,
кровь! Ты же, шлюха дешевая, без этого жить не можешь!
— Истерик.
— Сука.
— Вы подслушиваете? — вдруг громко спросил чей-то
язвительный голос, и прямо перед ее носом возник продюсер Матвей Рессель со
стаканом в руке. Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и
смотрел на нее не слишком приветливо.
Нет, не так.
Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и
смотрел злобно и подозрительно.
Супруги Поклонные оглянулись, и у красотки, как у тигрицы,
зрачки стали поперек.
— Кто это? — спросил Андрей Поклонный брезгливо.
— Горничная какого-то писаки. Зачем он ее сюда притащил, уму
непостижимо!…
— Я секретарь Аркадия Воздвиженского, — неизвестно зачем
сказала совершенно пунцовая Маша Вепренцева. От невыносимого жара, которым
горело все лицо, на глаза еще и слезы навернулись. Маша знала, что стоит ей
только моргнуть, и они покатятся по щекам, поэтому она все время смотрела в
разные стороны, только чтобы не моргать.
— А по-моему, вы журналистка и вынюхиваете сенсации, —
твердо сказал Рессель. — Вот что, голубушка, никаких вам тут сенсаций не будет.
Ясненько?
— Я не журналистка!
— А этот крендель с Первого канала, который к вам как к
родной бросился? Он тоже не журналист и на Первом канале не работает, да?
Маша Вепренцева даже не сразу поняла, о ком речь.
— Да нет, вряд ли журналистка, — задумчиво произнес Андрей
Поклонный, — не похожа.
— Она все вынюхивает, — выговорила Лида Поклонная с
отвращением, — она все вынюхивает и везде шныряет. Дрянь!
Тут, видно, в игру включились какие-то силы, о которых Маша
ничего не знала и еще даже не успела догадаться.
Андрей лениво поставил свой бокал на столик и сказал
каким-то ненатуральным, измененным, театральным голосом:
— А мне она нравится. Очень милая девушка. Девушка, а
девушка, как вас зовут? Федя?
Матвей Рессель прямо с газона, переступив низкий подоконник,
шагнул в комнату, задел штору, которая сухо затрещала, и с досадой выдернул
ткань из-под ботинка.
— Значит, так, — начал он угрожающе, — никакая она не милая
девушка, и мы с ней никаких дел иметь не можем. — Это, по всей видимости,
относилось к Андрею. — Вы сейчас же исчезаете из нашего поля зрения и больше к
нам не приближаетесь. Ясненько? — А это относилось к Маше.
Маша кивнула. Объясняться с ними было совершенно бесполезно.
Они не стали бы ее слушать, а если бы и выслушали, все равно не поверили бы.
— Если я хоть в одном издании прочту про сегодняшнюю
вечеринку, дорогая, я сам приеду и порежу тебя на продольные полоски, — на ухо
ей интимно сказал Рессель. — Нет, лучше на поперечные. На поперечные полоски.
И тут Маша, которую внезапно все это стало забавлять, тоже
очень интимно спросила у него, даже с некоторым придыханием спросила:
— Почему?
Он не понял.
— Что почему?
— Почему лучше на поперечные?
Что такое, в конце концов! Она здесь по приглашению, вон
Весник похохатывает, и Веселовский стреляет по сторонам глазами, как пить дать
ее ищет, и Родионов злится — все нормально, жизнь прекрасна, и наплевать ей на
звезд и их продюсеров!
— На поперечные лучше потому, что больше выйдет, — хмуро
сказал Рессель, — и давайте, давайте отсюда!…
И Маша пошла, а они — все трое — провожали ее глазами, и она
вдруг вернулась.
Из— за них и их штучек она забыла, зачем отправилась искать
этого самого Ресселя!
— Между прочим, я вас искала, — сказала она ему почти что
весело. Слезы куда-то исчезли, должно быть, жар со щек их высушил. — Вы мне
совершенно заморочили голову.
— Мы не даем интервью, — сразу заявил Рессель, а Лида
Поклонная прошептала очень громко:
— Идиотка.
— Отлично, — согласилась Маша. — Мне не надо интервью. Я
хотела у вас узнать, кто вон та дама с косой. Почему-то нам ее не представили.
Лида захохотала оскорбительным русалочьим смехом, но Маша не
обратила на нее внимания.
Рессель вытаращил глаза. Маша не отрываясь смотрела на него,
неизвестно почему чувствуя свою победу, полную победу, хотя ничего такого не
происходило: Лида по-прежнему смеялась оскорбительным смехом, а Андрей был
совершенно безучастен, как человек, которому безумно надоело все.
— Которая с косой? — переспросил Рессель и оглянулся.
— Это она про Наденьку, — подсказала Лида, — господи, надо
же быть такой идиоткой!…
— Перестань, — резко прервал ее Рессель, и странно было, что
так резко. — Если вы про ту даму…
