В квадратной просторной комнате по-прежнему было много
солнца, и им обоим пришлось зажмуриться на секунду, а потом Маша открыла глаза.
Ну да. Вот комод с зеркалом в виде груши. Вот искусственные
кладбищенско-пасхальные цветы, и полированная гостиничная дверь в ванную слегка
приоткрыта, кажется, именно так, как Маша ее оставила.
Родионов кивком указал на дверь, и она кивнула. Он постучал
и в нее тоже, а потом заглянул.
Маша сжала кулаки. За дверью было темно, ничего не видно. И
раковину не видно.
— Здесь?
— Да.
— Точно?
— Конечно.
— Свет зажги.
А кто его знает, где он зажигается, этот самый свет. Маша
посмотрела на правую стену, потом на левую — никаких выключателей.
— Маша, свет!
— Сейчас, сейчас…
— Что ты копаешься?
— Я не могу найти выключатель.
— Посмотри в шкафу.
— Где?!
— Шутка.
Выключатель нашелся, и вовсе не там, где Маша его искала.
Почему-то он был в комнате, а не в крохотной прихожей, куда выходила дверь
ванной.
— Ну что там?
— Ничего, — в полный голос ответил Родионов, и голос его
странно отдался в кафельных стенах. — Ничего и никого.
Маша тоже заглянула в ванную.
Раковина была абсолютно пуста, никаких следов.
Маша протиснулась мимо Родионова и уставилась в раковину, и
даже зачем-то открыла и закрыла кран.
— Ничего нет, — сказала она упавшим голосом.
— Я вижу, — подтвердил Родионов.
Она заглянула под раковину — он посторонился, — потом
осмотрела стены, фарфоровую мыльницу с цветком на дне и мусорную корзину с
блестящей крышкой. Ничего.
— А что ты хочешь найти? — спросил Родионов. — Нож с
отпечатками пальцев и следами крови?
— Но он же здесь был!
— Возможно.
— Ах, как вы не понимаете, Дмитрий Андреевич! Я же видела
его своими глазами!
— Я тебе верю, — ласково сказал Родионов.
— Ну, конечно, верите! — с досадой ответила Маша. — Еще бы
вы мне не верили! Я же не сумасшедшая!
Ей даже в голову не пришло, что он может подозревать ее… во
вранье или в галлюцинациях. Ничем таким она отродясь не страдала, и ее шеф был
об этом осведомлен.
— Вы не понимаете. Если здесь был нож пятнадцать минут
назад, а теперь его нет, значит, есть человек, которому нужно замести следы!
Если бы он этим ножом банку с краской открывал и заляпал себе руки, зачем бы
ему было так тщательно все… ликвидировать?
Родионов немного подумал.
— А ты точно видела нож?
— Дмитрий Андреевич!…
Родионов сквозь зубы засвистал какой-то марш — ну, точно
сегодня день маршей! Маршей и лавин, которые сходят с Альп! Засвистал и
проделал еще раз то, что минуту назад проделала Маша, — осмотрел стены,
фарфоровую мыльницу с цветком на дне и мусорную корзину с блестящей крышкой,
потом обыскал всю комнату.
Пусто. Никаких следов ножа и крови.
Маша следила за ним.
Он снова поднял брови:
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Надо предупредить охрану. Хотя бы этого самого Кольцова.
Вы же понимаете!…
— Я понимаю, что никто тебя с твоими предупреждениями
слушать не станет! Это я знаю, что ты нормальная, а кроме меня, никто не знает!
Нож в раковине, на втором этаже, на даче, где кругом сплошная охрана! Я в
сортир пошел, так у сортира человек сидит, с проводом в ухе! Охраняет он
сортир, понимаешь?!
— Я понимаю, что здесь что-то произошло, Дмитрий Андреевич!
— твердо сказала Маша. — Нож был, на нем была кровь, и он пропал, и следов
никаких нет. А прошло, между прочим, всего минут… пятнадцать-двадцать с
момента, как я видела нож, и до момента, когда мы сюда вошли.
— Но ведь нет ничего!
— И все равно надо охрану предупредить!
— Ну, предупреждай, предупреждай, — разрешил он раздраженно.
— Только ко мне не кидайся, если тебе Мирослава психовозку вызовет.
Он пошел к двери, и Маша двинулась за ним, беспомощно
озираясь, словно в поисках вещественных доказательств невесть чего, и в
коридоре он еще раз спросил:
— Ты… точно видела нож?
— Да.
Родионов помолчал, подошел к окну в коридоре и зачем-то
открыл его и выглянул наружу. Маша топталась сзади.
— Веснику сказать, что ли… — промямлила она.
— Что твой Весник сможет сделать, вот объясни мне! —
Родионов достал сигареты и закурил.
«Разозлился, — поняла Маша. — Разозлился потому, что я
решила, будто он не справился, и как бы выражаю надежду, что справится Весник».
Легкое злорадство приятно пощекотало ее воображение. Значит, не наплевать тебе
на то, что я о тебе думаю, значит, хочется тебе, чтобы я видела в тебе рыцаря
на белом коне!
Хочется или не хочется?! Или это просто мужская сущность
такая — я лев, царь зверей, и про то, что слон тоже царь зверей, ты мне лучше
не напоминай.
Что я стану делать, когда очередная девушка его жизни женит
Родионова на себе и, уходя из его дома, я буду оставлять его у камина с
малюткой на руках, отрезанного от меня целиком и полностью, как бывает отрезан
человек на фотографии?! Вроде бы он, и картинка знакомая, но его нет, это
просто видимость, одна только видимость, и больше ничего!
Родионов докурил сигарету и бросил окурок в окно.
Они спустились на первый этаж и дошли уже почти до высоких
двустворчатых дверей, когда великий писатель обернулся и спросил скучным
голосом, где ему теперь искать свои книжки на подпись.
А и правда! Где книжки искать?!
Она растерялась, и Родионов заметил это.
— Ладно, — сказал он великодушно, — потом разберемся.
И они вошли в зал, где продолжалось «ожидание моржа».
Продюсер Матвей Рессель слушал «дивчину» Стаса Головко,
которая что-то очень активно ему доказывала, и вид у него при этом был
недовольный, словно ему не нравилось то, что она говорила. Супруги Поклонные,
похожие на собственное изображение в глянцевом журнале, ворковали над столиком
с напитками. Мирослава вдалеке руководила Нестором, а он слушал ее и кивал, как
китайский болванчик. Мирославин «чоловик» в твиде слонялся в одночестве и то и
дело прикладывался к стакану, в котором по виду было виски или коньяк. Его
казацкие усы уныло свисали по обе стороны безвольного рта, и Маша вдруг решила,
что жизнь у него не сахар.
