Значит, так. Она убивает его. За что? Не из ревности и не
из-за денег, а потому что он все время «переигрывает» ее, одерживает победу за
победой. Она убивает его, потому что он успешный человек, а она никто и никогда
никем не будет. Как она его убьет? Яд? Неинтересно, слишком по-женски, да и
непонятно, где его взять, так чтобы было правдоподобно. Пистолет? Пистолет
хорошо, но тогда она должна уметь стрелять и иметь в этом определенный опыт.
Нож? Заманчиво, но очень много крови, и потом опыт тоже необходим, даже больше,
чем с пистолетом.
— Дмитрий Андреевич!
…а если задушить во сне подушкой? Не годится, здоровый мужик
проснется и не даст себя душить. А если его сначала подпоить и еще какую-нибудь
ерунду присочинить, вроде клофелина или…
— Дмитрий Андреевич!!
…всем надоел этот клофелин уже сто лет как. Она столкнет его
с лестницы. Точно. Пусть она даже не планирует убийство, просто из мести, а он
сломает себе шею.
— Дмитрий Андреич, ты чего, в кому впал, гений наш?
Отзовись, ау!!!
Голос Весника словно выдернул его на поверхность. Он был
рыбой, плавал себе в теплой воде, шевелил плавниками и думал свои рыбьи думы, а
Весник — подлец! — зацепил его острым крючком за губу и дернул вверх, и нет
теперь пути назад, в безопасный и теплый пруд, пахнущий ряской, и теперь путь
только вперед, в ад, на сковороду, сродни той, на которой черти в аду
поджаривают грешников!
Вот сколько всего придумалось за одну минуту. Вот что значит
последние несколько лет только и делать что сочинять истории!
Секретарша Маша за руку волокла его в сторону двустворчатой
двери и даже не остановилась, когда на террасе появился ее сын — волосы мокрые,
торчат в разные стороны, и босиком, — только на ходу скомандовала ему:
— Стой здесь, никуда не уходи и жди меня!
— Маша, ты что, с ума сошла?!
Она отволокла Родионова за дверь, закрыла ее за собой,
прижалась к ней спиной — черт бы побрал все на свете сериалы, где встревоженные
героини прижимаются спиной к дверям!
— Дмитрий Андреевич, здесь кого-то убили.
Он посмотрел жалостливо. Они же решили никого не убивать! С
лестницы столкнули, так будет правильнее! А то, что это убийство, еще придется
доказать, доказать придется!…
Она бросилась прочь от двери, подволокла его к лестнице и
горячо зашептала в ухо:
— Я искала свою комнату, чтобы взять книги. Я забыла,
которая из них моя. Зашла в какую-то, а там в раковине… окровавленный нож. И
еще мылся кто-то.
— В раковине мылся?
— Нет, в душе, но я не видела кто! Я не смогла рассмотреть!
Дверь была только приоткрыта!
— Бред какой-то, — подумав, сказал Родионов. В голове у него
прояснилось, и все встало на свои места.
Никто никого не сталкивал с лестницы! Это он сам только что
придумал!
— Дмитрий Андреевич, — шепотом крикнула она, — это
совершенно точно! Я пошла искать книги, а там кто-то в душе, а в раковине нож!
И на нем кровь, и в раковине кровь!
— Да бред же это! — беспомощно сказал Родионов.
— Нет.
Она явно не шутила, и он слишком хорошо ее знал, чтобы до
бесконечности и на все лады повторять, что это «бред». Она не может бредить.
Она слишком здравомыслящая трезвомыслящая, и вообще «мыслящая» особа.
— Пойдем посмотрим.
— Нет. Нельзя. А если он все еще там?
— Где?
— В душе! Он мылся в душе, а нож лежал в раковине, и вообще
там было… очень много крови.
— В комнате или именно в раковине?
Она печально посмотрела на него.
— В раковине.
— Пойдем посмотрим.
— Вызовите охрану, Дмитрий Андреевич.
Он взялся за перила и покрутил головой:
— Какую, к дьяволу, охрану, Маша?! У меня нет охраны, и у
Весника нет! Что ты мне прикажешь делать? Искать пани Степченко, излагать ей
про твой нож в раковине, чтобы она кликнула своих макак?! Да с минуты на минуту
приедет этот самый Кольцов…
— Он уже приехал!
— …и еще тот, второй, как его?
— Головко. Кандидат в президенты.
— Вот именно. Пошли, ты мне покажешь.
Гуськом, он впереди, она следом, они поднялись по лестнице,
и Маша опять чуть не упала, загрохотала каблуками.
— Тихо ты!…
— Скользко очень.
— На катке, что ли? — спросил он сердито.
Сверху затопали, и ловко, как на пружинах, пробежал
официант, в белых перчатках, бабочке и с бутоньеркой. У Мирославы
Цуганг-Степченко все официанты были с бутоньерками. Завидев Машу с Родионовым,
он посторонился и неким особым, официантским образом склонил голову, словно
готовый к услугам. Под мышкой у него был круглый серебряный поднос. Переждав
их, он вскинул голову и ринулся вниз, только каблуки затрещали.
Маша подозрительно посмотрела ему вслед.
— Что он там делал?
— Где?
— На втором этаже.
Родионов пожал плечами:
— Может, подавал юным леди сельтерскую воду и
прохладительные лимонады.
— А там есть юные леди?
— Где?
— На втором этаже.
Родионов раздраженно пожал плечами:
— Маш, это обыкновенный официант. Их тут два десятка, если
не больше. Они все чем-то заняты и что-то кому-то подают, на всех этажах и еще
на улице!
В коридоре было тихо и пусто, и шум снизу отдалился и стал
почти неслышен, как тогда. Неизвестно, что именно ожидал увидеть знаменитый
детективный писатель Родионов — свежий труп, что ли? — но вид пустого и тихого
коридора сразу вогнал его в скепсис и иронию. Он поднял брови, поставил их
уголками и с высоты ста девяноста пяти сантиметров посмотрел на Машу
вопросительно.
— Предпоследняя дверь, — сказала она. — По правую руку.
— По правую руку? — переспросил Родионов. — Замечательно.
Широко шагая, он дошел до этой самой предпоследней двери,
поднял брови еще выше и постучал. Маша подошла и остановилась у него за плечом,
стараясь не дышать. За дверью была тишина, никто не отзывался на стук, и
Родионов еще раз постучал.
Маша затаила дыхание.
Он оглянулся на нее, сделал решительное лицо, взялся за
ручку и распахнул дверь.
