Когда она наконец закрыла дверь в ребячью спальню, часы
показывали уже двенадцатый час.
Она нальет себе чаю, ляжет и еще почитает бумаги на сон
грядущий.
Нет, не так. Она загрузит стиральную машину, разгребет на
кухне посуду, поставит чайник, смоет ногти — они уже совсем неприличные! —
нальет себе чаю, ляжет и почитает на сон грядущий.
Нет, нет, даже не так. Она загрузит стиральную машину,
разгребет на кухне посуду, смоет облупившиеся ногти, погладит кое-какие вещички
— пододеяльники не станет, а Леркины любимые штаны защитного цвета под кодовым
названием «спецназ», майки Сильвестра и свою любимую апельсиновую рубаху, в
которой она просто неотразима, погладит, чтобы завтра ее надеть, — нальет себе
чаю, ляжет и почитает на сон грядущий.
Вот теперь все так.
Завтра надо позвонить Кате, теннисной тренерше, и спросить о
графике тренировок на лето. Летом Сильвестр тренировался каждый день. Лерке
надо купить батареек в котенка — дернул ее черт привезти из очередной
командировки этого самого котенка, который работал на батарейках, гнусно
мяукал, махал хвостом и кивал головой, как припадочный! Лера котенка обожала и
все время заставляла его мяукать, махать хвостом и кивать, и батарейки
кончались примерно раз в два часа. Еще надо заехать в школу, поговорить с
Ольгой Викторовной, потому что учиться оставалось всего пять дней, и по всему
выходило, что Маша будет еще в Киеве, когда ее сын перейдет в седьмой класс.
Еще хорошо бы договориться с теткой, чтобы она побыла с детьми, пока мама
съездит в санаторий. Тетка, конечно же, потребует компенсации, и некоторое
время Маша придумывала, что бы такое ей посулить.
«Пообещаю в Египет ее отправить, — решила Маша, перемывая
чайные чашки. — Тетке давно хочется, а денег нет. Вместе с дочкой отправлю».
Двоюродные братья и сестры Маши Вепренцевой зарабатывали значительно меньше,
чем она, и на семейных сборищах это всегда было темой номер один — почему
некоторым везет, а другим ну никак не везет!…
Машина в ванной урчала и похрюкивала, сотрясала в своей
блестящей утробе белье. Маша гладила, слушала ее хрюканье и была ей благодарна
— стиральной машине! За то, что та делает важную работу, за то, что
безотказная, и еще за то, что такой поздней ночью они работают… вдвоем. Маша и
стиральная машина.
Она гладила майку, слушала машину и думала о Родионове.
Думала как-то странно, вяло, то ли от усталости, то ли от
невозможности ничего изменить.
Он никогда не увидит в ней «женщину своей мечты», это точно.
Он никогда не догадается посмотреть на нее по-другому, а если и догадается, то
вряд ли из его рассматриваний выйдет что-то романтическое.
Однажды, подвыпив, он зачем-то рассказывал Маше про своих
бывших жен, которых насчитывалось две или три штуки. Даже не столько про жен,
сколько про самого себя, и все в том смысле, что он, Дмитрий Родионов,
решительно не годится для существования в паре.
Ну, одиночка он, и все тут! Ну, не получается у него ничего
из семейной жизни!
Он быстро устает от этой самой пары, какой бы распрекрасной
она ни была. Устает — и дальнейшее их сосуществование делается бессмысленным,
потому что он думает только о том, как было бы хорошо закрыть за собой дверь и
больше никого не пускать ни в свою постель, ни в свою комнату, ни в свою жизнь.
«Я даже с тобой не могу долго, — посетовал тогда подвыпивший
Родионов, — то есть ты единственная, с кем я вообще могу быть, но при всей моей
к тебе любви, когда ты уходишь, я просто счастлив!»
Маша Вепренцева про любовь ничего не услышала, а услышала
про то, что он счастлив, когда она уходит.
Она уходит вечером из его жизни, и он счастлив.
Вот сегодня, выпроводив ее, он поехал на свидание, и Маша
изо всех сил старалась не думать о том, что именно он на этом свидании делает.
Впрочем, что он там делает, и так понятно.
Она гладила майку и думала о Родионове.
Что станет с ней, если в конце концов он все-таки встретит
распрекрасную девицу и женится на ней, и у них будут дети и вообще счастливая жизнь?!
Или какая-нибудь из уже имеющихся распрекрасных наконец сообразит, как можно
его на себе женить?!
Он богат, знаменит, молод — такие не то чтобы нарасхват,
таких помещают во главе списка «Лучшие женихи России» в каком-нибудь пошлом
гламурном журнальчике! Впрочем, гламурный журнальчик — это что, а вот когда в
«Аргументах и фактах», да еще на первой полосе, да еще под каким-нибудь броским
заголовком, типа «Известие о смерти русской литературы решено считать
преждевременным», да еще с серьезным и остроумным текстом!…
Что я стану делать без него?! Как я буду жить?!
Ведь он — это не просто он, вернее, не только он! Это
кипение и блеск жизни, интересные люди, важные события, великое чувство
Сопричастности Важному Делу или даже так — Великому Делу.
Это отличное, очень правильное, очень красивое дело —
литература. Пусть говорят «бульварная», пусть говорят «недолговечная», пусть
«массовая», да пусть какая угодно, все же это лучше, чем продажа нефти
собственным согражданам по спекулятивной цене, или горлодерство в парламенте,
или обворовывание стариков в каком-нибудь фонде!
Однажды у Каверина в «Освещенных окнах» Маша прочла, что
медленно пишущий араб отличается от быстро пишущего, как неграмотный от
грамотного, и с тех пор считала, что читающий человек отличается от нечитающего
точно так же! Она была уверена, что вовсе не красота, а именно книжки спасут
мир, и если приучить людей читать — хоть детективы! — они и привыкнут
потихоньку, и втянутся, а потом уже и прожить без книжек не смогут, а ведь
только это и надо, потому что в книжках все есть, ответы на самые трудные
вопросы и решения самых запутанных задач, на все времена!…
Маша Вепренцева очень гордилась делом, к которому была
причастна, и очень гордилась человеком, который его делал — упорно и ежедневно,
не признавая выходных и праздников, не давая себе никаких скидок и послаблений,
не ссылаясь на свою творческую натуру. Он не уходил в запои, не нюхал кокаин,
почти не посещал вечеринок, разве уж совсем какие-то судьбоносные, которые
никак нельзя было пропустить, не спускал денежки в казино — святой, святой!…
Его романы раскупались в мгновение ока, и в метро Маша ревниво считала, сколько
человек читает Донцову, а сколько Воздвиженского. Донцовой всегда выходило
немного больше, и Маша слегка расстраивалась из-за этого.
Как она была счастлива, когда он понемногу начал ей доверять
и стал брать ее в командировки и на выставки, а в прошлом году даже в Турцию
свозил, потому что тогдашняя его подруга куда-то запропастилась, а лететь
одному ему было скучно! Кроме того, кто стал бы там, в «золотом Эльдорадо»,
заниматься его досугом — поездками, арендой машины, экскурсоводом
«поприличнее», теннисным расписанием и массажистом?!
