Родионов промолчал.
Их отношения были устроены таким особенным, волшебным и
очень удобным для него образом, что ни на какие такие вопросы он не отвечал и
ловко делал вид, что вообще их не слышит. Заставить его их услышать было
решительно невозможно.
Веселовский глянул на него лукавым глазом, перелистнул
журнал и опять углубился в чтение. Весник на заднем плане водрузил на стол ноги
в полированных штиблетах, сцепил пальцы на животе, откинулся на спинку кресла и
монотонным голосом продолжал отчитывать кого-то по громкой связи:
— А я сто раз повторил, что делать этого не следует, а нужно
завезти все материалы и на месте, я настаиваю, на месте посмотреть, как это
будет выглядеть, и только тогда принимать решение! Но вы не можете! Для этого
же нужно ваши задницы от стульев оторвать, а вы не хотите! Вы хотите зарплату
получать, а я просто так вам платить не стану, понятно?!
— Ди-им! — позвала Люда из трубки. — Ты что там, уснул?
Родионов встрепенулся и спросил:
— Ты что вечером делаешь?
— Ничего, — оживилась Люда, — а что? У тебя есть
предложения?
— Вот появились, — игриво сказал Родионов, и за журналом
опять зафыркали. — Давай я к тебе вечером приеду. Если ты не занята, конечно!
Конечно, она не занята! Конечно, она будет его ждать, еще
бы! Конечно, он может приезжать!
— Вот и отлично.
— Димочка, миленький, возьми меня с собой в Киев, — вдруг
затараторила Люда. — Ну правда, ну возьми!… Я тебе мешать не буду. Я помогать
буду, даже лучше, чем эта твоя швабра, правда-правда!
И столько чувства было в ее голосе, столько мольбы, что он
улыбнулся с нежностью:
— Всему свое время. Пока оно еще не пришло.
За дверью простучали каблуки, и Маша Вепренцева громко
поздоровалась с секретаршей:
— Настя, привет! Можно мне к Илье Юрьевичу?
— Да-да, он ждет, Маша. Заходите!
Родионов заторопился:
— Люд, значит, я часам к десяти приеду, договорились?
Дверь распахнулась, и влетела запыхавшаяся Маша с папкой под
мышкой.
— Подожди, — заволновалась в трубке Люда, — как к десяти? Мы
что, не поедем никуда? Даже поужинать не поедем?!
— Ну все, — сказал Родионов Люде специальным, окончательным
голосом, и, услышав этот голос, Маша посмотрела на него вопросительно. — Пока.
Он даже не стал дожидаться ее ответа, нажал «отбой» и
засунул трубку в нагрудный карман. Маша Вепренцева проводила ее глазами, и у
нее сделалось странное выражение лица.
— Ну, наконец-то! — провозгласил из своего кресла Весник и
поднялся, нажимая кнопку на селекторе. — Настя, скажи всем, что можно совещание
начинать. Ну что, Марья? Взгрел тебя Марков?
— И не думал даже, — Маша улыбнулась резиновой улыбкой.
Телефонная трубка Родионова не давала ей покоя. Все было
ясно и понятно, и совершенно незачем страдать, но она все равно страдала так,
как будто грубыми пальцами покопались в ее свежей ране. И теперь и жжет, и
больно, и дотронуться невозможно, и самое главное, рана огнем полыхает, а
недавно казалось, что нет ее совсем, успокоилась!
— Я ему рассказала, как нам сегодня полоумный звонил.
— Чего он хотел?
— Хотел, чтобы мы в Киев не ездили, — подал голос Родионов,
— представляешь? Угрожал, мерзавец!
— Тебе?! — поразился Весник.
— Ребят, я пошел, — сообщил Веселовский, наскоро докуривая
свою загадочную сигарету, и выбрался из-за низкого столика. — Бонжур, мадам! И,
так сказать, сразу же оревуар!
— Маша Вепренцева, — представил ее Весник, но хохотать не
стал, а радостно заулыбался. — Сей прекрасный принц есть мой давний друг Игорь
Веселовский. Ты его наверняка давно и хорошо знаешь, он у нас телевизионная
звезда.
— Здравствуйте, — сказала Маша, покрутила своей папочкой,
попыталась ее пристроить в другую руку и в конце концов положила на столик. Рот
у нее улыбался, а глаза как-то не очень. — С удовольствием смотрю ваше шоу,
правда. Вы просто замечательный ведущий!
Странно, но в ее устах банальный комплимент вовсе не звучал
банально, а показался самой лучшей похвалой. Она умела как-то располагать к
себе людей, знала это и виртуозно этим пользовалась.
— Я стараюсь, — потупив глазки, пробормотал Веселовский и
даже по-гусарски прищелкнул каблуками, вышло смешно. — А что-то мы господина
Воздвиженского к нам никогда не приглашали! Такое упущение!
Маша моментально, как фокусник из воздуха, вынула откуда-то
визитную карточку и вложила Веселовскому в приготовленную ладонь.
— Обязательно позвоню, — пообещал он так, что Родионов
подумал про него равнодушно — вот папильон, а? Еще, чего доброго, ухаживать за
ней вздумает, заморочит ей голову, а мне потом забот не оберешься! — Мы летом в
основном в повторах выходим, а к осени ближе начинаются съемочные сессии.
— Ты чего, Игорек? — радостно спросил Весник. — Это ты нас
как бы предупреждаешь, чтоб до осени мы ничего от тебя не ждали, так я понимаю?
— Мария Петровна, — сказал Веселовский, глядя Маше в лицо, —
не слушайте вы его! Он такой болван! Ему бы только своих авторов продвигать, и
в этом весь смысл его никчемной жизни!
— Илья Юрьевич болван?! — ужаснулась Маша притворно. — Вы
говорите какие-то ужасы, Игорь!
«У него изумительные глаза, — отметила она машинально. — У
героя-любовника в романе только и могут быть такие глаза — очень зеленые,
яркие, как крыжовник, с темными зрачками. Омут, а не глаза. Казнь египетская».
А писатель Воздвиженский слушал их препирательства, чем-то
напоминавшие все его телефонные разговоры с Людой, Олей, Леной, Ирой, которых
попадалось много, и еще с Тамарой, которая попалась одна. Он слушал и скучно
думал, как это людям не надоедает такую ерунду молоть и вздор. Все ведь наперед
ясно, и отклонений никаких от маршрута быть не может.
Ну, позвонит он завтра же, этот бонвиван телевизионный.
Назначит Маше свидание. Она потащится, конечно, потому что как же ей устоять,
ведь красавец, и в магазине, где он покупает колбасу, поди, дамы бальзаковского
возраста за автографами выстраиваются, а девицы возраста Джульеттиного в
обморок хлопаются. Во второй раз он поромантичнее что-нибудь придумает, не
просто ресторанчик в центре, а, скажем, приватную вечеринку. Она потащится и на
вечеринку. Там они станут танцевать, и его шершавая и тонко пахнущая щека будет
рядом с ее щекой, а пальцы что-то такое нащупают на спине, и ноги у нее начнут
подкашиваться, и глаза закатываться, и от его близости она вся будто подтает,
и…
