— Бомба? Или что?
— Нет, не бомба, но…
— Американский президент нагрянул?! Или кто?!
— У меня… тут… — и Марьяна протянула Лере компакт-диск,
сверкнувший на солнце жестким металлическим блеском. Диск был надет Марьяне на
палец.
— Поняла, — сказала Лера, посмотрев на палец. — Наш Бэзил
Gotten сделал тебе предложение руки и сердца и вместо кольца подарил диск. Да?
Константинов усмехнулся.
Марьяна таращила глаза умоляюще.
— Нет, нет, Валерия Алексеевна! Я… уходила, а когда пришла,
у меня на бумагах этот диск лежал. Я его не помню, это не мой, и написано тут,
видите: «С-бург, заказ май». У меня такого не было никогда. Я думала, может, вы
положили, может, там информация или графики…
— Какие еще графики, Марьяша? — спросила Лера и пристально
посмотрела на диск. — Графики! «С-бург» — это, надо понимать, Санкт-Петербург?
— Скорее всего, — согласился Константинов.
— Я не знаю, — чуть не плача призналась Марьяна. — Я его
вставила в дисковод, открыла, там сплошь какие-то файлы и с каким-то… странным
расширением. Я такого не знаю. А один файл нормальный, я его открыла, а там…
— Там… — подсказала Лера, чувствуя неладное, — там что? Что
там?
— Я… я вам лучше покажу.
Марьяна птицей порхнула за стол начальницы, чего раньше
никогда не делала, и Лера вдруг подумала быстро, что понятия не имеет о том,
что происходит в этом кабинете в ее отсутствие. По крайней мере, Марьяна села
за стол так, как будто делала это много раз.
А может, и вправду сидела?..
Константинов подошел и стал у секретарши за плечом. Дисковод
сожрал диск с приятным жужжанием, наверное, именно так плотоядное растение
затягивает муху. Лера медлила, не подходила.
— Чертовщина какая-то, — сказал Константинов. — Правда,
чертовщина!..
— Вот, Валерия Алексеевна! Вот! Слушайте.
— Алло, это булочная? — сказал компьютер голосом Валерии
Алексеевны Любановой. — Если это булочная, взвесьте мне кило булок и кило
огурцов! Ах, в вашей булочной нет огурцов?! Тогда идите на фиг!
— Что-о-о-о?! — протянула Лера, и глаза у нее стали круглые,
как у сороки. — Какая булочная?! Какие огурцы?!
— Алло, — продолжал компьютер, — это администрация
президента? Дайте мне этого вашего президента! Ах нету у вас президента?! Ну
тогда дайте министра занюханного! Чего это он у вас в компах совсем не шарит,
как ламак виснутый! — Голос Леры Любановой в компьютере, ее собственный голос,
немного изменился, стал игривым, как всегда, когда она шутила. — Нарисуйте ему
на коврике для мыши задницу покруче, может, он и научится в компах шариться!
Сорри, но вы все давно устарели, и вам пора на помойку! Вы ведь даже
программить не умеете, а Кобол, да будет вам известно, придумала попастая
тетка, круто шарившая в этом деле и похожая на меня, Валерию Алексеевну
Любанову! Так что хакер форева! Хакер форева навсегда!
— Вот, — сказала секретарша Марьяна беспомощно. — Вот это
все, Валерия Алексеевна. Я не знаю, что это такое, откуда оно взялось, но я
подумала…
Любанова была так ошарашена, что даже заговорить смогла не
сразу. Она только с ужасом и недоверием смотрела на компьютер, как будто оттуда
мог выползи тот, кто только что так отчетливо и ясно разговаривал ее
собственным голосом.
— Наши программисты приехали? — ласково спросил Константинов
у Марьяны. — Ты их сегодня видела?
— Н-нет, то есть да, да, видела! Я утром из машины выходила,
а они на стоянке… разговаривали о чем-то.
— Разговаривали, — повторил Константинов, как будто матом
выругался.
— Саша, что это такое?! — наконец произнесла Лера. — Кто это
говорит? Это же не… я! Я ничего такого никогда… не говорила!
— Это голосовая программа, — сказал Константинов. — Цифровая
подделка твоего голоса. Очень неплохая, между прочим. Виртуозно сделано. Пойду
я, Лер, дойду до наших крутых хакеров. Если поймаю, ухи начисто пообрываю,
клянусь, ей-богу!
— Ты думаешь… это они?!
— А ты думаешь, это кто? Про начальницу Любанову, которая
похожа на крутую тетку? Кстати сказать, вот тебе и ответ на вопрос, кто звонил
Левушке Торцу.
— Кто?! — крикнула Лера.
— Компьютер, — сказал Константинов.
* * *
И тут он понял, что это все всерьез.
Даже слишком всерьез. Должно быть, он поздновато
спохватился, потому что к тому моменту, когда в нем взыграла осторожность пополам
с милосердием, Мелисса уже тяжело дышала, висла на нем и пыталась расстегнуть
его джинсы.
— Мила, — сказал Василий Артемьев довольно строго. — Что ты
придумала?..
Она не ответила. Она только отступила, примерилась и снова
взялась за дело. То есть за него, Василия Артемьева.
— Тебе нельзя, — пробормотал он, смущенный ее натиском. — Ты
слышишь?.. Тебе нельзя! У тебя… стресс.
— У меня нет стресса.
— Ну, был. У тебя был стресс. Сильный. Ты… много пережила, и
тебе нельзя. — Он сглотнул. Рот был сухой. — Тебе нужен отдых.
— Мне нужен ты, — сказала она. — А больше мне ничего не
нужно.
Ну как он мог объяснить!..
Мелисса и не слушала. Она целовала его в шею, становилась на
цыпочки, чтобы дотянуться повыше, а он ничем ей не помогал, стоял, прямой как
палка, и даже руки по швам сложил, чтобы не трогать ее.
Нет, не так. Чтобы не дотронуться случайно.
Она засунула руки ему под майку и гладила спину, живот и
грудь, и там, где проходили ее пальцы, оставался след, словно она проводила
утюгом.
— Мила, перестань! Я не хочу.
— Зато я хочу.
С той самой минуты, когда Василий Артемьев примчался за ней
на заправку на Кронштадтском шоссе, где она сидела в будке у толстой
девушки-заправщицы и пила чай, у него в голове будто что-то сместилось.
Он стал с ней осторожен и нежен, как платная сиделка в
больнице.
Он приносил ей ромашковый чай, бинтовал руки, мазал зеленкой
ссадины и ни о чем не расспрашивал. Он бы вообще ни о чем так и не стал
узнавать, если бы она сама ему не рассказала. Она рассказывала, а он слушал и
молчал.
Он промолчал все время, что она говорила, сидя в их общей
постели, широченной, как небольшое футбольное поле, натянув на голову одеяло.
По-другому она не могла говорить о том, что с ней было.
О том, как она лежала в подвале, о том, как выпила какой-то
отравленной воды, о том, как на алтаре из грубо сколоченных досок горели свечи,
много свечей, а она не могла разлепить глаза и губы, потому что они были чем-то
измазаны…
