Она закатила глаза:
— Яичницу! С хлебом?
— Ну, давай с хлебом!
Она поставила перед ним тарелку, проворно налила кофе,
достала из холодильника молоко — он следил за ней глазами, — закурила и уселась
напротив.
— Ешь, остынет.
— Почему ты не спрашиваешь у меня про Питер?
— Как же я могу спросить у тебя про Питер, если ты сначала
хочешь стукнуть меня шваброй, а потом занимаешься со мной любовью на кухонном
столе?..
Константинов поморщился. Он был ханжой и не любил, когда она
вслух говорила про… ну, про всякие такие штучки вроде кухонного стола!
— Ну, спроси уж, что ли!
— И… что там было? В Питере?
Она смотрела в окно, курила, и было совершенно ясно —
волнуется. Все очарование сегодняшнего утра, с торжественным солнечным светом,
неожиданным страхом, а потом неистовой любовью, вдруг испарилось, как будто
улетучилось в форточку.
— Там пристрелили депутата Садовникова, с которым
встречалась Любанова.
Тамила посмотрела на него. Он ел яичницу, энергично работал
челюстями.
— Ну… а к нам это какое отношение имеет?
— А что? Не имеет?
— Саша, не заводись.
— Я не завожусь. Но я работаю на Любанову черт знает сколько
лет, и у нее проблемы. У нее проблемы в Лондоне, проблемы в Москве, а теперь
еще и в Питере.
Она помолчала.
— Скажи мне, ты… встречался с ним?
Константинов кивнул, не отрываясь от яичницы.
— Все… в порядке?
Он опять кивнул.
— Саша! Ну, расскажи мне!..
Ему не хотелось рассказывать, и он знал, что все равно
расскажет. «Мулатка, просто прохожая» не только имела над ним необыкновенную
власть, непостижимым образом она еще стала частью его жизни, и он иногда не
понимал, где кончается ее жизнь и начинается его собственная!..
— Ты заплатил деньги?
Молчание, вздохи и ритмичное чавканье.
— Саша!
— М-м?
Она вскочила, прошлась по кухне, и следом за ней по кухне
прошелся запах ее духов, такой знакомый и такой тревожный.
— Ты… что-нибудь узнал?
— Узнал.
Она кинулась к нему, присела и вцепилась длиннющими когтями
в его джинсовое бедро.
— Что ты узнал? Ну хватит уже, ну сколько ты будешь надо
мной издеваться?!
Константинов доел яичницу, одним глотком допил кофе,
поднялся и отошел к плите так, что она осталась сидеть на корточках подле его
стула.
— Я никому ничего не платил, — сказал Константинов,
старательно следя за тем, чтобы это прозвучало как можно более решительно. —
Прости.
Тамила Гудкова ахнула и, кажется, хотела закрыть лицо
руками, но не стала, сдержалась в последний момент. Шоколадные глаза заволокло
слезами, и нежное горло сильно задвигалось. Она была очень гордой и не желала
плакать.
Константинов не мог этого видеть.
Он бросил кофейник, присел рядом с ней и обнял.
Десять минут назад, когда он обнимал ее, она была живая,
теплая, вся состоящая из любви к нему и радости жизни. Сейчас она казалась
сделанной из папье-маше, сухой и ненастоящей.
— Послушай, — заговорил Константинов. — Это было ясно с
самого начала. Никто ничего мне бы не рассказал. У меня забрали бы деньги, и
этим все кончилось бы, понимаешь? Я не хотел тебя расстраивать, но это так и
есть!
— Расстраивать? — переспросила Тамила и сбоку посмотрела на
него. Он вдруг не узнал ее, так сильно она изменилась. — Ты не хотел меня…
расстраивать?!
— Нам предложили информацию, — сказал Константинов, — и
объявили, что она продается. Если хотим, мы можем ее купить.
— Не нам, а мне, — сказала она с усилием, — именно мне!.. А
ты… ты все испортил!
— Я ничего не портил! Я совершенно уверен, что человек,
который ее нам предложил, просто откуда-то узнал, что… что ты… что у тебя…
Она вдруг поднялась так резко, что Константинов, не успевший
убрать руку, сильно стукнулся локтем о столешницу.
— Он узнал, что ты готова заплатить любые деньги за эти
сведения. Но я тебе голову даю на отсечение, что никаких сведений у него нет и
не было!
— Откуда ты знаешь?! — Она все-таки заплакала, даже гордость
ее не спасла, но плакала всего одну секунду. Слезы пролились, сверкнули, и она
быстро вытерла лицо первым, что подвернулось ей под руку. — Я тебя просила, я
тебе… доверилась, а ты!..
— Тамила, — жестко сказал Константинов. — В то самое время,
когда я шатался по Питеру, там застрелили лидера «России Правой», который на
будущих выборах должен был сотрудничать с нашей газетой. Любанова еще до
отъезда на переговоры заподозрила неладное, потому что Сосницкий вел себя
как-то странно…
— Что мне за дело до Сосницкого и какого-то там лидера? —
спросила она с презрением. — Я просила тебя помочь, а ты…
— А я не верю в такие совпадения! — Константи нов долил в
кружку остывшего кофе, насыпал сахару и помешал. — Все дело в том, что кому-то
было нужно, чтобы я оказался в Питере в это время!
— Ты-ы?! Ты-то тут при чем?!
— При том, что неизвестно, кто застрелил Садовникова! —
крикнул Константинов. — И этот человек, с которым я встречался, он очень
странный, знаешь!.. Когда я ему сказал, что не будет никаких денег, если я
сразу ничего не узнаю, он просто ответил: «Ну и пожалуйста!» — повернулся и
ушел! Ну ты же взрослая девочка, ты же понимаешь, что так дела не делаются!
Если он на самом деле собирался продать мне информацию и получить за нее
деньги, значит, он должен был проявить хотя бы какой-то интерес! А он не
проявил никакого!
— Да зачем ему проявлять, если это важно мне?! Мне, а не
ему?!
— Ему важно было зачем-то выманить в Питер меня, — сказал
Константинов. Эта мысль, не дававшая ему покоя со вчерашнего дня, сейчас
высказанная, показалась совершенно логичной. — У него нет никаких сведений о…
Тамила собрала волосы в длинный блестящий хвост и зачем-то
тут же распустила его.
— Но этого не может быть, — сказала она с отчаянием. — Как
же ты не понимаешь, Саша! Если бы этот твой «кто-то» хотел выманить тебя, он бы
тебе и назначал встречу! А он прислал письмо мне, а не тебе! Я попросила тебя
помочь, и вот что из этого вышло! Господи, лучше бы не просила!..
